* * *
В полдневный мороз
Я прозреваю до наготы Адама.
И трепещет моё сердце
От первоначального страха.
Не увидел — не победил.
Я вишу в голубых санях обморока,
Несомый в бескрайнюю равнину,
Соприкасаемый новым зрением
С блистающей лазурью неба
И слепящей белизной первозданного снега,
Который воплотил в себе
Трепет всех сущих цветов и трав,
И, как небесный несмолкающий двойник,
Согревает светом ожесточившееся сердце.
И теплеет душа, и тёплые слёзы души
Пронизывают кровь и мозг.
И блаженство останавливает
Зрачки в пугающей неподвижности.
1980
* * *
Вот приближенье к тем,
Кто свет рассеял,
Кто разметал единое
на части,
Кто погрузил нас в ночь,
на дно колодца,
И продержал во тьме
тысячелетий.
Где проблеск сущего?
Где вселюбви отрада?
Не то ль мерцанье,
Где самих мы видим
И, одержимы ложною
гордыней,
Себя везде, во всём и навсегда –
О горе мне, о горе вам другим –
О горе тем, кто колесо придумал,
И утешеньем глупым преподал
Нам злой урок ненужного терпенья –
И так всегда,
И в этом – смысл вращенья.
24. ХII – 1969
* * *
Душа, безлиственная осень,
Жила спокойно и спала,
Пока между высоких сосен
Ты поцелуй мне не дала
И не взлелеяла надежду
В душе моей, в душе моей,
Что я люблю, что жив, как прежде,
До судных дней, до судных дней.
Потом я помню, в отдаленье,
Где рощи купол золотой
Светился нежным умиленьем
И проносился стороной,
Искали мы уединенья,
Чтоб утолить в себе томленья,
Но дождик брызнул озорной…
1963
* * *
Как отдалённый гул весенней ночи,
Когда рассвет чуть брезжит, а свиданье
Ещё в зените страстного моленья
Горячих поцелуев и упрёков,
И горьких слёз, и жалобного счастья, –
Я, воспалённый, в гневе ожиданья
Прозрений неожиданных, пророчеств
Брожу по тёмной комнате, как леший,
И грежу наяву – и вижу небо
Других, неведомых и страшных сказок,
Где только нарождается мгновенье –
И всё в чаду тропического жара,
В котором млеют души и туманы
И мы в любви смертельной жаждем боли,
Чтоб через путь и мету слёз кровавых
Познать другое, скрытое, благое, –
Неуловимое, как суть миров высоких,
Которым мы в болезни отвечаем
Горячим словом, воспареньем, светом
Не зная ни покоя, ни отрады
Ни лёгких снов,
Ни призрачного счастья.
Всегда в пути, в ревнивом напряженье
Всегда в пути –
До самой
самой
смерти.
1972
* * *
Когда смотрю окрест – не замечаю
Ни солнца в небе, ни лазури денной –
Гнетёт меня неведомая сила,
Которой не могу найти названья,
Когда ж найду – превознесу я Слово,
Забытое людьми для их спасенья;
Превознесу! Да будет Страх повержен,
И зверь сойдёт в глубины Тьмы и Ада!
Доколе, Боже, боли вызревать?
Я терпелив, но и меня минутой
Отчаянье уносит к злобным духам,
Где человек теряет вес и меру
И превращается в подобье тени пленной –
Где это место? Как его назвать?
Покрытый пылью, в тине и коростах,
Влачишься там, забыв благое Слово,
Забыв себя и голос Твой забыв.
О, то не мрак – то паутина мрака!
Бедлам души так яростно-уныл,
И Пустота так ревностно-постыла,
Что в миг теряешь Волю, что одна
Спасает нас от всех исчадий жизни, –
Я не могу! Мне кажется, душа
В таком чаду исчахла б непременно,
Когда б не сон, где, пробуждаясь вдруг,
Касаешься твоей стопы блаженной,
И, обливаясь жгучими слезами,
Чуть шепчешь: «Боже, Боже – охрани
От злой чумы, что поселилась в сердце,
Источенном неверия червями».
Да, знаю я, терпенье – тяжкий труд,
Но для чего? Ужель сей мир – отрава?
А эти небеса? А эти звёзды?
А этот дол, а этот лес зелёный?
А море бурное, где покоится тайна
Времён древнейших, звуков лучезарных?
Нет, мнится мне – отравой быть не может
Подлунный мир, отрава – человек!
Да, человек – чудовище и сирость
Души моей, в которой нет рассвета...
1983
* * *
Мороз на серебре стекла потух,
Затих последний звук природы бездыханной,
И тешится мечтой благоуханной
Мой просветлевший незнакомый дух.
Пора зари, пора прощальных пеней.
Повсюду мечутся тоскующие тени,
И гаснут медленно, и предаются лени,
И снег летит как первозданный пух.
Всё тихо…
Далеко восходит месяц ясный,
Бежит средь облаков, задумчиво-прекрасный,
А на крыльце, подобна изваянью,
Пристыла ты, сестра мне по страданью.
Кого ты ждёшь?
чей медлит поцелуй?
Февраль 1963
* * *
Не зря так встревожены птицы –
Ведь что-то должно сохраниться.
Но только что Богом дано –
То будет во тьме спасено.
А хитрость, лукавство и «воля» –
Для тех, кто лишён высшей доли.
1983
* * *
Не спеши в преисподнюю, брат,
Не пакуй до поры чемоданы.
Ещё зелен,
не пьян виноград
И легли над рекою туманы.
Ещё дети
весной веселы,
Ещё птицы
кружатся по ветру.
Погоди, не спеши до весны.
1980-е
* * *
Неведомый! Я здесь
Спеши излить на меня
Тревожное пространство твоих слов!
Дай увидеть моим глазам
Сокрытое завесой, непонятое,
отягощённое от мятущейся души.
Истинное –
Пусть говорит мой язык,
Заблудившийся в музыке Дна.
Пусть расчистит простор
Для сияющего Верха.
Чёрный бокал созвездий
Проливает Грядущее на фиалки в лесу,
И мякоть трав
Изнемогает от страданий и счастья.
Пыльные столбы видений,
Восседающие на престолах.
Цари и львицы –
Там ореол искр,
кружимый ветром
В ладони Несущего,
их таящего,
Взрывающего твердыни лжи
И просто твердыни.
Разум податлив,
как текучий расплавленный воск.
Он рисует полукружие Солнц,
Поглотивших озёра
первых наитий.
И травы укрыли пустыню
Саваном мотыльков,
Всполошённых
для первого соития и смерти.
О Смерть, несущаяся
на колеснице гробов!
О расколовшееся небо
и камни забвенья!
Здесь открываются двери,
И шире потолок ума.
И стрекозы, падающие на рукав,
С головами безумных верблюдов,
Спрашивают полусонно
и нагло: «Ась?»
Здесь земля подобна нарыву,
Готового для вскрытия.
И всё проваливается,
как Дон-Жуан
в преисподнюю.
Трое на холме,
ведущие не боятся –
Стёкла очков разбиты –
Истина открылась.
25 января 1983
* * *
О нежные губы твои!
О нежная сеть зрачков,
Уводящая в сад запредельный,
Где снова Адам и Ева
В своей чистоте первозданной
Аукаются с Богом
И не знают печали.
О нежные, о упругие груди твои!
О сосцы, вздымающиеся как пламя!
О река живота твоего,
Текущая
к моим истомлённым бёдрам!
О низ живота твоего,
О ликующее лоно матери!
Там – начало скорби,
И там – начало пути к Покою,
Который венчает
всякое Бессмертие.
1978
О радость, радость!
Коричневых полей весёлая радуга
Тонет в весенних дождях,
И возносится глаз мой
К немеркнущей Башне Лучей,
Пронизывая сны и слёзы,
Уходя в отдалённость сущего…
незримого солнца…
О зелень зрачков моих –
Луга у подножия Славы
Неведомых, Тихо Поющих
В эту бурю и боль…
И Колокол Тишины
далёкий, светящийся
В плотной синеве
развенчанного Движения,
Голосом гулким тревожным:
«Прими дух мой с миром»
Это – сон слетает с очей,
Меркнущих в разноцветный вечер.
Это проходит Бог по садам.
А заря – беспредельна!
И радость предвечная,
радость предугаданная
Наполняет остановившееся сердце
Влагой Новой Жизни.
9 января 1979
* * *
О я, свободный
Везде, вездесущ
мой флаг,
И сияние его
убивает радугу
и земных идолов.
Никому я не поклоняюсь
Никого не презираю
Моя плоть растекается
по коварным
артериям земли.
Вот-вот гляди –
и будет землетрясение.
Трясение умов,
Трясение души,
Трясение всей этой
свинячей Вселенной.
Не бегайте за счастьем!
Стойте на месте.
Только вы и ваше
зрение истинно.
Всё остальное –
картинки с выставки.
Не бойтесь,
ибо я – не боюсь.
Я – защита.
Внимайте –
пока я имею голос.
В страшном сне я увидел,
Что земля – её равнины
и горы
Реки, озёра, моря и океаны –
дуга лжи
Которая взломается
в сокровенные дни.
И мы увидим не бездну,
А пожар и цветение Истины.
9/III – 1985
* * *
Приглашая вас на танец,
Что мне делать, Маргарита?
Поцелуем ли отметить
Вашей смуглой шеи выгиб?
Иль, ревниво упадая
До колен – колонн высоких
Овном радостно заблеять
Или горестно заплакать?
Нет в душе моей решенья.
Разум страстно помутился,
И уходят в синий вечер
Грёзы странные мои.
Может завтра, может в полночь
Встречу вас с весёлым мужем,
Содрогнусь и бедным сердцем
Запылаю и замру.
Но сегодня я не в силах
Оторвать шального взгляда
От лукавейших вопросов
Ваших влажных, быстрых глаз.
Страхи – прочь не зацелую:
Я ведь – рыцарь чистой веры!
Только плачу и вздыхаю,
Только мучаюсь во сне.
1972
У Крестовского моста в 4 часа ночи
Лежал в траве, дышал могилой,
И что-то странное приснилось:
Остановился самолёт,
Луна замедлила движенье,
Душа ушла в ночной полёт.
А Бог сказал: «Терпи, терпенье».
1978