Все стихи Инны Заславской
Абхазия, осень
Спускается с гор опостылевший дождь,
Такой неуместный в приморском эдеме,
Где, кажется, бросишь засохшее семя,
Былинку увядшую в землю воткнёшь, –
И вырастет сад, и возвысится лес,
И выгнет лоза плодоносную спину,
И солнце, взойдя золотым мандарином,
Уже никогда не покинет небес.
Но тут запустение, влажная мгла
В глазницах давно обезлюдевших окон.
Покончив с раздорами, жизнь прилегла
На берег, свернувшись в неряшливый кокон,
Да так и лежит в полусне двадцать лет,
Кормясь только летом курортною манной,
И ветер, круша золотарника цвет,
Шныряет в полях, как в дырявых карманах.
Бредут по шоссе вереницы коров,
Бесстрастно глядят на пейзажи разрухи.
На рынке, над горками местных даров
С утра поджидают купцов молодухи…
А больше здесь нечего делать. Зима
Уже подбирается к горному кряжу,
И даже собаки на вымершем пляже,
Томясь от безделия, сходят с ума.
И все разговоры о том, что война –
Исток и причина такого упадка,
Но спится в эдеме до одури сладко,
И так тяжело отрекаться от сна.
2013
* * *
Бывает, что тебе приснится
Такой весёлый летний день:
Загаром тронутые лица,
Прохладой пахнущая тень.
И этот город величавый,
И каменный колодец-двор,
Где нас, приехавших, встречает,
На радостях болтая вздор,
Родня. Обеденные сборы,
Чужой и неудобный быт.
Влезая нагло в разговоры,
Трамвай за окнами звенит.
А ночью шёпот утомлённый
(Чтоб не слыхали за стеной),
И на подушке, отбелённой
Бесстыдно яркою луной,
Лицо, знакомое как будто.
Плывёт, туманится сюжет,
Выныривая прямо в утро,
В морозный беспощадный свет…
Бывает, глаз не открывая,
Лежишь и думаешь: зачем
Опять приснился звон трамвая
В оконном кружеве ночей,
Средневековый воздух улиц
В неверном свете фонарей,
И тот, кто скрытно, точно Улисс,
Уплыл за тридевять морей
И там пропал. Из всех лишений
Об этом нужно ль вспоминать?
Но за какое прегрешенье
Трамвай во сне звенит опять
Напоминанием, как сладок
Был сок той летней ворожбы?
И горек сахарный осадок
На самом донышке судьбы.
2019
* * *
В окне за сумерками жидкими
Неотвратимости молчание.
Сухими старческими нитками
Прошито жизни окончание.
И расползается от ветхости
Земной юдоли облачение,
И проступает на поверхности
Иное – высшее значение
Того, как пальцы побелевшие
Блуждали, одеяло комкая,
И окликала даль нездешнюю
Речь неразборчивая, ломкая.
И свет в пустом туннеле вечера
Бледнел от каждого движения,
Сиюминутное и вечное
Сопровождая в их сближении,
И вот – угас…
2010
* * *
Веселья блеск и притяженье
Изящно оголённых спин.
И пузырьковое броженье
Закованных в бокалы вин.
И стаи бабочек, уснувших
В углах тугих воротников.
И разговоры – слушай! Слушай
Витийствующих игроков!
Тяни улыбку, сыпь остроты,
Скрывай неловкость в мишуре,
Порою забывая, кто ты
В предложенной тебе игре:
Среди успешных, беспечальных –
В чужое ряженый простак.
За чередой дверей зеркальных
Жизнь развлекается не так!
Там праздники не столь красивы,
Зато куда понятней суть
В словах: «Отснято. Всем спасибо!
Массовка может отдохнуть».
2010
* * *
Во мне прорастают твои привычки,
Твои обиды, твои болячки.
Я их нахожу и подальше прячу,
Как взрослые прячут от деток спички.
А им все равно: подгадают время
И, как сорняки, вылезают снова –
То в горле застрянут колючим словом,
То думой тяжелой ударят в темя.
Чему удивляться, все объяснимо:
Ведь мы – сообщавшиеся сосуды.
Корнями твоими жива я буду,
Пока веселится листва над ними,
Пока от рассвета и до заката
За правым плечом, как твоё дыханье,
Мне слышаться будет напоминанье:
«Сама виновата! Сама виновата!»
В крови отпечаталась эта мантра,
И я оправданья сплетаю в сети.
Но кто их услышит, и кто ответит
И даст мне прощенье в начале марта…
2017
* * *
Вопрос, не знающий ответа:
Что совершается, когда
Смыкаются ворота света
И с неба падает звезда;
Недвижным делается тело
И сердце прерывает бег, –
Когда уходит за пределы
Живого круга человек.
А время движется – надёжен
Его таинственный завод,
И ход обратный невозможен,
Как ни кричи «вернись!»…
И вот,
Всё понимая и не веря,
Что ничего не изменить,
В необратимости потери
Самих себя начнём винить:
Перебирая дни, казниться,
Что вечно лезли на рожон,
Хотя парад пустых амбиций
Бывал до глупости смешон.
Что подбивали слог железом
И не спускали ерунды,
Что в поединках бесполезных
Настигла нас волна беды.
А рядом с нею всё ничтожно –
Обиды, дерзости, вранье,
Поскольку просто невозможно
Переиграть теперь её,
Задобрить или подольститься,
Чтоб сохранить покой в душе.
Нет, ничего нельзя уже –
Ни оправдаться, ни смириться.
Запнулось время на мгновенье
И побежало налегке.
Лишь запоздалое прозренье
Дрожит слезою на щеке.
2019
Дворец
Пойдём гулять в Царицыно, мой друг!
Там так привольно старикам и детям!
Там, совершая по аллеям круг,
Лесную нимфу, может быть, приметим,
Присевшую на камень у пруда.
И мы с тобой заговорим тогда,
Как всё переменилось…
Века треть
Успела незаметно пролететь
С того непродолжительного лета,
Когда мы жили дачниками здесь,
В дощатом доме, на задворках света –
Ещё не город, но уже не весь*.
На кухне – рукомойник жестяной,
На окнах – мух назойливые пляски,
Пробежки до колонки за водой,
Покуда спал в саду наш сын в коляске.
Когда же подзаборный лай собак
И карканье вороньих эскадрилий
Мешали сыну спать, мы уходили
Из дому – на прогулку в старый парк.
Мы исходили из конца в конец
Всё это царство сна и запустенья:
Облезлый романтический венец
Не озарял исписанные стены
Забытого во времени дворца.
Безумные худые деревца,
С карнизов изувеченных свисая,
Взирали на застывшие окрест
Видения московского Версаля.
С тех пор, когда ушёл из этих мест
Капризный дух хозяйки венценосной,
Здесь жизнь примолкла, но остались в ней
Цвета прудов, деревьев и камней:
Зеркальный, хлорофильный и венозный.
Сменялся пёстрый лиственный коллаж
Скупым холстом декабрьской раскраски.
Заполонялся сказочный пейзаж
Шумливым людом, не любившим сказки.
Через рубеж переливался век –
Дворец стоял, ненужный и нетленный,
Лишь глубже в землю уходили стены,
Пока тянулись наши дети вверх.
Мой друг, пойдём в Царицыно гулять!
Там нынче пасторальная отрада:
Деревьев свежевысаженных рать
Построена для первого парада,
Клубится малахитовая даль
За гребнем новоявленной плотины,
Покачивая выводок утиный,
Блестит воды весёлая эмаль.
Отточен каждый сахарный зубец
Резных мостов дворцового предела.
А вот и он – воистину Дворец,
Наряженный на праздник новодела!
Он сам в смущенье от красот таких –
Размашистых, московских… Видом новым
Любуются Баженов c Казаковым…
Или скорбят? Но кто услышит их!
Кто разглядит сиятельный укор
На мраморном челе Екатерины,
Когда вокруг – зелёные куртины
И цветников немыслимый узор,
Когда ожили, отряхнули сплин
Каскады, павильоны и аллеи!
Ну кто теперь, скажи мне, сожалеет
О подлинности давешних руин?!
И нам ли копья ржавые ломать,
Что лучше – новизна иль разоренье.
Какое золотое воскресенье!
Пойдём, мой друг, в Царицыно гулять!
2008
__________
* Весь – деревня, село.
Донна Инна
Говорят, что один довольно известный товарищ,
Доказав, что семейство его из Испании родом,
Так сплотился с вновь обретенным народом,
Что на прежнюю родину его калачом не заманишь…
Как пройти это древо от кроны до самого корня,
Что судьбу обвивает пульсирующей пуповиной?
Как себя ощутить бесконечно податливой глиной,
Из которой лепили потомство, родства своего не упомня?
На излучине лета дожди в Андалузии редки.
Докрасна накалились холмы от бессонного жара.
Тишина на дороге. В ушах причитает гитара:
«Оглянись! Эту дивную землю твои обиходили предки!»
Да, впервые увидев, я здесь узнаю каждый камень,
И орлиный полёт, над пустым горизонтом распятый,
И чеканные лица старух в одеяньях утраты,
И родное звучанье гортанного имени Кармен.
Мавританским ковром под колёса ложится долина.
Грустный ослик с повозкою ждут меня у поворота,
И возница потёртый с манерами Дона Кихота
Мне отвесит поклон: «С возвращеньем домой, Донна Инна!»
2007
Донское
В окружении стен, где в ненастье хоронятся птицы,
Залетая в нутро бесполезно пустующих ниш,
За кварталом квартал – цветники, монументы, гробницы
(Имена постояльцев уже не везде различишь).
Воробьи подбирают с земли поминальные крошки
И весёлыми драками скорбный смущают покой.
За кварталом квартал – всё окошки, окошки, окошки,
Из окошек глаза неотрывно следят за тобой.
За кварталом квартал – целый город. Его населенье,
Если выйдет всё разом, не хватит окрестных широт.
И представилось вдруг, как оно, убежавшее тленья,
Растекается лавой из жерла раскрытых ворот:
Заполняет пространство, лакуны, пустоты, просветы,
И расходятся, точно по глади озерной круги,
Пиджаки, кацавейки, ермолки, фуражки, береты,
Палачи, осуждённые, семьи, соседи, враги.
С головой погребённые в этом безмолвном потоке,
Растворяемся в нём перемолотым прахом времён.
И, скользя по камням невнимательным взглядом, потомки
Не сумеют прочесть полустёршихся наших имен.
Но пока мы – живые – проходим по городу спящих:
Застывают слова, прикипая печатью к губам,
И ложится снежок лёгким пеплом зимы предстоящей,
Высыпаясь из чаши небесной на головы нам.
2014
* * *
Ещё одно лето, ещё одна осень...
Колёса ведомы разбитой дорогой,
Кряхтят на ухабах и рытвинах оси
И гнутся под грузом повозки убогой.
Куда она едет, в какие пенаты,
Приветит ли кто у ворот отворённых?
Один лишь репейник, в обочину вмятый,
Кивает ей вслед побуревшей короной.
То выцветший луг, то рябой перелесок,
То озеро в ряске от края до края.
Возница, когда-то блудник и повеса,
Кемарит, потерянный рай вспоминая.
Копытливым стуком, как ритмом сердечным,
Разбужена дней молодых вереница:
Водилось в ней много подружек беспечных,
Но ни на одной не хотелось жениться.
Закатной свечою горит краснотальник,
Ещё один день достигает предела.
Не песни ребячьи, а благовест дальний
Качает возницы обмякшее тело, -
Заснул он... Стоит недвижимо повозка,
Лошадка исчезла, не стало дороги
И нет никого.
Только капельки воска
Стекают с небес на земные пороги.
2016
* * *
Здесь не было мира. Здесь мира не будет –
На узкой полоске, лежащей вдоль моря.
Вино, заточённое в древнем сосуде,
Всё бродит и бродит, и вкус его горек.
В него добавляли и дрожжи коварства,
И мёд ожиданья, и травы раздора.
В песках восходили и падали царства,
И вновь возрождалась земля, на которой
В садах вызревает руно золотое,
В лесах рукотворных блаженствуют птицы,
И небо открыто любви и покою,
Но этому раю покой только снится.
Как будто иглой напряженья исколот
Ковёр разношёрстный, сплетённый веками.
Как будто искрит электрический провод
За каждым порогом, у каждого камня.
Как будто рука не смирённого джина
Всё крепче сжимает скорлупку уклада,
И боль разрушенья проходит по жилам
Оливковой рощи, священного града.
Вино не созрело, а горло сосуда
Закрыто печатью кровавого цвета.
Здесь мира не будет, покуда… Покуда?
Кто знает ответ? Я – не знаю ответа.
2011
Золотоноша
Золотоноша, Золотоноша,
Пёстрый венок захолустного рая:
Вешнего цвета сквозная пороша,
Рослых подсолнухов стать золотая,
Девичьих тел наливная упругость...
Золотоноша – бабкина юность.
Жизнь сплетена в городке небогатом,
Как испечённая к празднику хала.
Пахнут садами укрытые хаты
Рыбой еврейской, украинским салом.
А уж родни по дворам по соседним -
Золотодушной, золотосердной!...
Звоном червонным манящее слово:
Кажется, веки сомкни и услышишь,
Как малоросская сладкая мова
Перекликается с плачущим идиш
Птицами памяти из поднебесья...
Золотоноша – бабкина песня.
Загромыхали железом погромы,
Ветры, хмелея от пролитой боли,
Гнали по свету людскую солому...
Золотоноша – бабкина доля.
Нет, не бывала она золотою
С тою войною, с тою бедою.
Золотоноша – бабкино имя:
Сладость малины, горечь полыни,
Вышитый солнцем полдень далёкий...
Золотоноша – сердца истоки.
2008
* * *
…И запах скошенной травы, прощальный запах увяданья
Тебе поведает о том, о чём не скажется в словах:
Как изнурительно больны, неизлечимы опозданья,
Как лихорадочно знобит упущенное впопыхах.
Ещё не холодно. Ещё цветов подбрасывает лето,
И не заношен до седин наряд высокой синевы,
И зимних бабочек рои ещё не вылупились где-то,
Чтобы обрушиться на мир… Но запах скошенной травы
Тебя преследует, идёт вслед за тобой от дома к дому,
Он пробирается в подъезд, в квартиру входит без ключа.
Как будто просит вспоминать о чём-то прежде незнакомом,
Что невозможно оживить, осилить, заново начать.
И эта срезанная жизнь, уже подёрнутая тленьем,
За твой цепляется подол, но, не склоняя головы,
Ты пролетаешь над землей, горя незрячим нетерпеньем
И за тобою – пустота. И запах скошенной травы.
2010
* * *
Идёт спектакль. Как он скучен,
Героев долгий диалог!
Но зритель скромен и послушен –
Он ждёт, когда наступит срок
И, выстояв своё в буфете,
Возьмёт с икрою бутерброд,
Его надкусит и заметит:
«Театр нынешний – не тот!».
Вернется в зал с глухим ворчаньем
Досматривать словесный хлам
Иль, не дождавшись окончанья,
Покинет Мельпомены храм?
Он волен выбрать то и это,
Уйти в какую хочет дверь,
Сочтя, что стоимость потерь
Не выше, чем цена билета.
Весь мир – театр? Но когда-то
Войдя в него, теперь – шалишь! –
Не можешь объявлять антракты,
Вымарывать себя с афиш.
Для этой дерзкой постановки
Назначен свой порядок цен:
Игра с листа, без подготовки,
Без повторенья мизансцен.
Нехватку страсти и азарта,
Фальшивость ноты горловой
Не оправдаешь тем, что завтра
Все отыграешь, и с лихвой.
Ведь зрителю и дела мало,
Чего хотел ты, да не смог, –
Он встанет и уйдет из зала,
Твой не дослушав монолог.
2014
* * *
Какая веселая нынче погода!
Мы вышли на улицу – эх, хорошо!
Снежок, залетевший из прошлого года,
Искрил рафинадно, но пах черемшой.
На яблоне старой рябинников стая
Застольно галдела с рассветной поры –
Ей год урожайный на ветках оставил
Мороженых яблок литые шары.
И мы наблюдали с улыбкой ребячьей,
Как яблочный мякиш крошился на снег,
А сонные голуби, тихо судача,
Его подбирали.
Полуденный свет
Был полон опаловой пыли, а солнце
На облаке млело, как репа в меду.
И жизнь намекала, что всё утрясётся,
Что всё устаканится в новом году.
Мы, впрочем, мечтали об этом и прежде,
Да дёготь всегда был обильней, чем мёд.
И всё же великое дело – надежда:
И сердце согреет, и разум спасёт,
И даже сыграет с тобой на удачу,
И даже позволит хоть пару минут
Бездумно следить, как рябинники скачут
И мёрзлые яблоки жадно клюют.
2019
* * *
Когда заканчивался март и покрывал гусиной кожей
Снег, оседавший вдоль дорог, и обнажался тротуар.
Когда хотелось скинуть с плеч груз опостылевшей одёжи
И подставлять лицо лучам, сулившим призрачный загар.
Когда, проплакав целый день, все ж получала разрешенье
В весеннем легоньком пальто и туфлях выбежать во двор.
Когда распахнутая жизнь вдруг представала искушеньем
Сходить с ума, ломать дрова и поступать наперекор.
Когда трамвайные звонки звучали юношеским альтом,
Соперничая с воркотней любвеобильных голубей.
Когда летели каблучки над разрисованным асфальтом,
И сердцу вторил детский мяч весёлой россыпью дробей.
Когда среди пустых аллей, на той обветренной скамейке
Засиживались допоздна, не отводя счастливых глаз,
И вкус взросленья на губах был обжигающим и клейким...
Когда заканчивался март.
Когда всё было в первый раз.
2009
* * *
Листва осенняя безвестно
Уйдёт под равнодушный снег.
Кому мы будем интересны,
Когда закончится наш век?
Когда пройдут земные сроки
И дети вырастят внучат,
Кто прочитает наши строки,
Услышат, как они звучат?
Всего вернее, станет скоро
Набитый пылью книжный шкаф
Для них могильною каморой,
Ведь память – ненадежный сплав.
Потомок юный, по ошибке
Однажды вытащив на свет
Быльём пропахшие подшивки,
Уже не сможет дать ответ,
Кому они принадлежали.
Что имя, – это звук пустой,
Пока не вписано в скрижали
Оно божественной рукой.
А впишет ли?...
Знать не дано нам,
Чем станут наши голоса –
Ружейным залпом, бабьим стоном,
Свирелью птичьей в небесах,
И оживёт ли наше слово…
…Надежда глупая крепка:
На чистый лист ложится снова
Тропой неведомой строка.
2018
* * *
Над вокзалом Всея Руси
Низко плавают небеси,
Дождик мелочно моросит,
Вороньё поёт.
На вокзале Всея Руси
Жизнь свою при себе носи
И о помощи не проси:
Что твоё – твоё.
Если примешь такой закон,
Будет мягким и твой вагон,
И бестрепетным будет сон,
И спокойной – даль.
А нарушишь такой закон –
Налетят ото всех сторон
Штурмовые полки ворон,
Устоишь едва ль.
Над вокзалом Всея Руси
Речь безадресная висит
И покруче, чем «гой еси!»,
В никуда – слова.
Здесь у каждого свой транзит,
Всяк – проездом и всякий сыт
Тем вокзалом Всея Руси,
Что зовут Москва.
2009
* * *
Не хочется думать ни о каких стихах,
Выискивать рифмы, сооружать метафоры,
Лелеять мечты, что читатель воскликнет «Ах!»,
И следом все критики наперебой заахают.
Дурацкие мысли, достойные юных дев,
Умеющих пылко произносить банальности,
Считающих чтение глупостей нараспев
Естественным проявлением гениальности.
Но это проходит, и время берет своё:
Стирает амбиции, делает проще позы,
Влезает в одежки покроя «житьё-бытьё»,
Вручную пошитые из домотканой прозы.
Когда проживается год, как единый день,
Во рту оставляя оскомину волчьих ягод,
Когда не родит голова никаких идей
Помимо решения сиюминутных тягот,
Ломаются строки подобно сенной трухе,
На первом же вдохе растрачивая все силы.
И что за отрада в недужном таком стихе,
И что за отвага тянуть его из могилы.
Молчание – золото. Присказку не забудь,
Живи себе молча, не всем же дается Слово.
Быть может, оно возвратится когда-нибудь,
Но будешь ли ты к этой встрече сама готова?
2013
* * *
Ненужные вещи, хлам,
Шкатулки да статуэтки
Распиханы по углам,
Как бренной эпохи метки.
А в комнате этой ведь
По-своему жизнь дышала:
Стекала закатов медь
На ветхое покрывало;
Беззвучно порхала моль,
Точила в шкафу каракуль,
А тело точила боль –
Грядущего злой оракул.
Фарфоровый китайча
Угрюмо кивал на полке,
Рубились когда сплеча
Слова, солоны и колки.
И каждое – приговор
Без срока и оправданья, –
Рубцуются до сих пор
Ожоги непониманья.
Посмотришь – захолонёт:
Как зов этих споров внятен!
Здесь новая жизнь живёт
Средь старых родимых пятен.
Сквозь запахи юных тел
Сквозит дуновенье тлена.
И лица глядят со стен,
Улыбчивы неизменно.
2016
* * *
Ни бронзою, ни мрамором, ни глиною
Уже не повторить твои черты,
И голос с поволокою полынною
Не выманить из тёмной немоты.
Парижем ты ходила или Прагою,
Арбатом или берегом Оки,
Была всегда твоя перчатка правая
Для левой приготовлена руки,
Как мета непокорной непохожести,
Отличности от века своего,
Как с горькой одуванчиковой кожицей
И горечью рябиновой – родство.
Беспомощная в прихотях обыденных,
Слабеющая в ласке как в вине,
Ты видела, о как ты много видела
Внутри себя, но более – вовне!
Мариною звалась ты или Анною,
Иль Беллою тебя мы назовём,
Величье, красотою осиянное,
Просвечивает в облике твоём.
К земным властям не чувствуя пристрастия,
Прошу я у дарующих небес
Стране моей оставить троевластие
И триединство русских поэтесс.
2010
* * *
Ничего от меня не останется,
Только этот заросший сад,
Где, к стене привалившись, старится
Мной посаженный виноград,
Где истёрты скамейки дочерна
У расшатанного стола,
Где любая травинка дочерью
И подругою мне была.
Как упорно и свято верим мы,
Что завещанный нами труд
Не загубят бурьяны времени,
Мхи забвения не забьют;
Что в наследных руках продолжится
Он, как прерванный разговор.
Отчего же душа тревожится,
На соседский взирая двор?
Там когда-то пестрели красками
И цветы, и кусты смород,
Но, хозяйкою не обласканный,
Он дичает который год.
Равнодушно роднёю брошенный,
Под забором лежит, как бомж,
И в его бороде некошеной
Только ящериц ты найдешь.
2013
Ночной разговор
Счастье, – говорил он, –
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
С. Есенин
Этот диван, промятый десятками тел,
Пахнет столетней пылью, столетней болью.
День белой бабочкой в форточку вылетел
И погасил все лампочки за собою.
Ну же, дружище, рассказывай, как живёшь,
Байки да сплетни перебери со скрипом.
Бог с нею, с правдою. Главное, чтобы ложь
Не застревала в горле предсмертным хрипом.
Просто исполни любимый народом трюк:
Выдуй на раз слона из банальной мухи.
Помнишь Есенина: счастье есть ловкость рук,
Участь неловких – множить пустые муки.
Что же молчишь ты? Потёртый пунцовый плюш
Краской стыда тебя покрывает густо.
Хватит казниться несчастьем неловких душ:
Им сострадать – великое ли искусство?
Вот караулить того, кто собаку съел
В навыке прятать грех от чужого взгляда,
И, подловив его, тёплым взять на прицел –
Это волшебней, чем даже «Шахрезада»!
В небе блёкнет звезда, предвещая зарю,
В омуте зеркала тонет ночная тень.
Что это я всё про пакости говорю?!
Может, подбросишь пяток благородных тем?
Снова молчишь ты, упрямый хранитель тайн,
Только кряхтят пружины в обрюзглом теле.
В утреннем свете заметно, что твой дизайн,
Да и моральные принципы устарели.
Нынче в моде свободный от комплексов стиль –
Всё на продажу и никого не жалко!
Без сантиментов отправят тебя в утиль,
Место займёт сговорчивая лежанка.
Эта растреплет всё, что узнает. К тому ж
Ей до приличий нет никакого дела.
Белая бабочка, спутник неловких душ,
Словно прощаясь, на подлокотник села.
2018
* * *
О, как мучительны поминки
По не родившимся стихам,
Когда внезапно, без разминки,
Разбег, отрыв, полёт – и там
Без принуждения, как птицы,
Едва заслышавшие зов,
Парят свободно вереницы
Друг друга отыскавших слов.
Но взлёт отложен. И движенье
Созвучий, их живую связь
Нащупываешь, с притяженьем
И отторжением борясь.
Лекалом проверяешь строчки
И метрономом – каждый такт,
Пока стальные молоточки
Стучат в висках: «Не так, не так…»
Тогда – отбрось, забудь, не кайся
В том, что огонь ушёл в золу.
Но никогда не отрекайся
От крыльев, брошенных в углу
2006
* * *
От январских густых седин
До весёлых кудряшек лета –
Где-то лист упадёт один,
Тут же почка проснётся где-то.
Жизнь листвою стремится ввысь
И корнями уходит в почву.
Мы стволами с тобой срослись,
Мы ветвями сцепились прочно.
В неоглядном своём лесу,
Где изведаны все дороги,
Мы друг другу закон и суд,
Мы друг другу рабы и боги.
Год за годом… Но глянешь вдруг –
Изменилась твоя дубрава:
Там, где други сходились в круг,
Только пни коченеют в травах,
Да зарубками имена
На замшелых стволах живущих,
Да лишайников письмена,
Да осипшее эхо в кущах.
А над нами играет свет,
Молодые бунтуют кроны:
До корней им и дела нет
И былые смешны каноны.
Хочешь сетовать? Не трудись –
Даже птицы тебе не внемлют.
Жизнь листвою стремится ввысь,
А корнями – уходит в землю.
Юный лепет над головой,
На коре – дорогие метки.
Я – живая и ты – живой,
И сплетаются наши ветки.
2018
* * *
Отец мой славный, мог ли знать
Ты, расписавшись на Рейхстаге,
Что повернётся время вспять
И понесут чумные флаги
По европейским площадям,
Взывая к проклятым вождям.
Что будут факелы гореть –
В руках погромщиков потеха,
Что станет им чужая смерть
Привычным поводом для смеха.
Что правду о друзьях твоих
Сотрут из памяти живых.
Прививка страха недолга.
Войны не знавшему герою
Уничтожение врага
Азартной видится игрою:
Нажмёшь на клавишу «repeat» -
Программа битву обновит.
Цена страданиям – пятак,
Руины мира – детский мультик,
И всё грядущее – ништяк,
Лишь нажимай «repeat» на пульте:
Картинка вспыхнет, и опять
Начнёшь с улыбкою стрелять.
Но игровые типажи
Уже сбиваются в колонны,
И огневые рубежи
Уже рокочут отдалённо.
И за дорогой в новый ад
С тоской следит отцовский взгляд.
2019
Письмо из деревни Дальней
Тебе решила написать сейчас не потому, что радостные вести, а потому, что сердце не на месте и от погоды муторно. У нас в конце июня холодно. Гроза который раз цветы сбивает в кучу. Я в доме печь топлю на всякий случай. Нет, не о том хотела рассказать.
Здесь тишина такая!.. Комары не уродились будто в это лето. По вечерам в домах не видно света и не слыхать приезжей детворы. На той неделе, в ясные деньки водила внуков в лес за земляникой. Ещё нарвали мы гвоздики дикой. Ну вот, опять пишу про пустяки.
Я о другом. За годы, что война нас обходила дальней стороною, привыкли думать мы, что жизнь иною уже не будет, просто не должна. Но всё не так. Воинственный гормон живуч, как клещ: он ищет свежей крови, и что ему сиротский или вдовий прощальный плач и слёзы похорон. Боюсь, боюсь, и в нашу глухомань придёт зараза злобы оголтелой! Я вот о чём просить тебя хотела: ты ненавистью душу не погань.
Великого не надобно ума, опившись этой жгучею отравой, уверовать, что сам имеешь право вершить, кому – война, кому – сума. Потом придёт похмелье на крови, и разум будет трудно пробуждаться. Мне этого, конечно, не дождаться, а ты, уж сделай милость, доживи.
Пока письмо писалось, на окне зима повисла скорбною рогожей. Ответа я не жду. Но если всё же, вот адрес: до востребованья, мне.
2015
* * *
По белой дороге, по этой бескрайней зиме
Мы едем навстречу заранее выбранной цели,
И, нас охраняя в пути к заповедной земле,
Стоят с двух сторон караульные строгие ели.
Метнётся лиса от обочины – факелом хвост,
Сорочий галдёж растревожит морозное царство;
Река не река, а позёмками вышитый холст
Откроется вдруг, в окоём упирая пространство.
Ах, Господи Боже, тот самый песчаный откос,
Где в лагере летнем, насквозь земляникой пропахшем,
Под пение горнов и шёпот смешливых берёз
Мои сыновья вырастали – и старший, и младший.
Родительский день напоён был любовью сполна,
Но в час расставанья всегда обливался слезами.
А что было делать – семейная наша казна
Едва бы осилила отдых в приморском сезаме.
Из сумрака веток, из чащи годов свиристель
Негромкой морзянкой доносит до нас позывные.
Всё так отдалилось: на памяти наших детей
Иные зарубки и кольца на спилах иные.
Когда-то казалось: у нас даже мысли одни
И видится мир одинаково – в радостном свете,
Теперь же с трудом понимаю, чем дышат они,
О чём говорят на недобром, чужом диалекте.
И здесь, на тропе, у подножий гигантских стволов,
Себя ощущая отставшей в пути малолеткой,
С тревогой слежу за надломленной грузом снегов
И рухнувшей наземь, не нужной для дерева веткой.
2017
* * *
По этой набережной длинной,
Где запах сосен и дубов
И шелест волн, как вальс старинный,
Плывущий с дальних берегов,
Людей почти не замечая,
Скрываясь в складках темноты,
К пустынным пристаням ночами
Идут приморские коты.
Там, на камнях, от соли белых,
Садятся парами и врозь
И смотрят в звёздные пределы,
Как будто видят их насквозь.
Но что им россыпь мёртвых стразов,
Оправленных в небесный мрак,
Когда живым мигает глазом
Их закадычный друг маяк?
Жемчужной лодочкою света
Он достигает широты,
Где на другом конце планеты
Сидят такие же коты,
И так же смотрят вдаль бессонно,
И так же истово маяк
Лучом, над морем занесённым,
Кому-то шлёт за знаком знак.
Прибой приносит песни странствий,
Огни вытягивает в нить,
Сводя в единое пространство
Всё, что нельзя разъединить.
И небо сыплет бисер мелкий
На берега материков,
Котов приморских посиделки
И переглядки маяков.
2017
Последнее лето
Играет ветер ветками берёз.
Малыш в песке играет возле дома.
Исходит соком день, как абрикос, –
Разнеженная летняя истома.
Малыш резвится, теплою водой
Кропит дорожку из садовой лейки.
Клонясь к плечу седою головой,
Его прабабка дремлет на скамейке.
Малыш смеётся: «Бабушка, вставай! –
И тянет за морщинистые руки.
А ей сейчас, наверно, снится рай
И те, кто с ней в пожизненной разлуке.
Они зовут и манят «приходи!»
Из глубины неведомого сада…
Малыш, уймись, бабулю не буди!
Ей это лето – щедрая награда
За долгий путь с котомкою камней,
За то, что сердце не было спесиво,
За искорки любви неугасимой,
За эту жизнь и всё, что было в ней.
Пока-пока! Малыш уже забыл,
Что бабушка проснуться не хотела:
Младенческий расплескивая пыл,
Он носится за бабочкою белой.
Он ловит неземное существо
И крылышки восторженно сминает.
Не знает он о смерти ничего,
Но, может быть, и лучше, что не знает.
2018
* * *
Почему ничего не пишется о любви?
Растеряла навык, недостает объекта
Или же в нашей стреноженной се-ля-ви
Уже неуместно говорить про это?
Было время, рифме, прыгавшей нагишом
Через костёр желаний, был страх неведом,
А теперь страшновато…
Давно прошёл
И бальзаковский возраст и тот, что следом,
И остался один огонь, и тот на плите,
Под кастрюлей борща. Но борщ этот важен
Как сигнал, что дом в довольстве и чистоте
И мужчина в доме накормлен, наглажен
И уверен, что будут встречать у дверей,
Чай с малиной заварят, если простужен.
И такой любви ни ямб, ни хорей,
Ни, тем паче, анапест совсем не нужен.
2013
* * *
Прекрасны яблони в плодах,
Наполненных подлунным светом.
Сентябрь блаженствует в садах
В обнимку с пышным бабьим летом.
Неугомонна бабья плоть
И до гулянок так охоча,
Что не боится исколоть
Ступни, в саду танцуя ночью.
Свеченье звёзд и мотыльков,
И яблок млечное свеченье.
Мне б загулять до петухов,
Найти для сердца приключенье!
В него сорваться сгоряча,
Пробив затворы и плотины,
Забыв, что виснут на плечах
Года чугунной паутиной,
Что стать не та и поздно шить
Самой себе судьбу на вырост.
Но напоследок нагрешить –
Свинья не съест, а Бог не выдаст.
Ещё немного – и конец
Обманной лёгкости свободы!
Вот лунный серпик, как пловец,
Нырнул в заоблачные воды,
Дождём набухла полоса
Совсем осеннего рассвета.
Плоды в траву роняет сад,
Оплакивая бабье лето.
2018
* * *
Прислушиваясь к уличному шуму,
Ночные отгоняя миражи,
Баюкаешь недремлющую думу:
Зачем тебя испытывает жизнь?
Познавшую разлуку и скитанья,
Постигшую любовь как горький плен,
Каким ещё подвергнут испытаньям
И что пообещают им взамен?
Раздумье без конца и без начала
Привычно упирается в висок.
Так лодка слепо тычется в песок,
Не в силах отвязаться от причала.
А кто с тобою в связке? Муж да дети –
От них не уплывёшь, не убежишь.
Прихлебывая кофе, на рассвете
Глядит в окно неласковый Париж.
Как быстро он разжал свои объятья,
Как скоро он пресытился тобой!
Безденежье, заношенные платья
И споры, возвращаться ли домой,
На лучшее надеясь...
Тонут в Лете
Работой изнуряющие дни.
Ещё с тобою рядом муж и дети,
Но срок придёт – потонут и они,
Подхваченные волнами страданий.
Тогда на свой вопрос найдёшь ответ,
Что нет для жизни больше оправданий,
А если так, и жизни больше нет.
Затянется удавкой жгут событий,
Но прежде, чем глаза затопит мгла,
Помолишься: «и всё ж меня любите
За то, что я была…»
2019
* * *
С историей так просто воевать:
Никто тебе ударом не ответит –
Ни битвами порубленная рать,
Ни ворогом погубленные дети.
И голос летописца так далёк –
Его перешибёшь одной насмешкой!
Лупцуй себе повдоль и поперёк,
Топи в грязи поваленные вешки.
Хлещи самозабвенно по ногам,
Не чуя, что слабеет твердь под ними.
На радость обольщающим богам
Отринь с восторгом собственное имя.
Чем громче клич, тем сладостней замах –
Как вывернуть тулуп наверх овчиной!
Что предки сберегали в закромах,
Обманом назови и мертвечиной;
Сотри неуловимую черту,
Где разум превращается в болото,
Заполни пустотою пустоту
И выдохни: закончена работа,
Одержана победа – наконец
Рассеяны наследственные тени!
Но гнёт к земле бесславия венец
И в камень упираются колени.
2017
* * *
Стучи, стучи лопатой чаще
В обледенелый парапет,
Неторопливо работящий
Чернявый дворник средних лет.
Дворов столичных давний житель,
Не признаваемый своим,
О чём ты думаешь, мыслитель,
Когда глядишь на Третий Рим?
А что о двух других ты знаешь,
О русских смутах и Орде?
А слово громкое «товарищ»
В твоей не вязнет бороде?
Откуда шла твоя дорога
В безбожный наш, недобрый край,
Где много шума, снега много –
Сгребай, оттаскивай, кидай!
Но, разгребая и кидая,
Ты жизнью – здесь, а сердцем – там,
Где азиатский привкус рая
Голодным грезится губам.
К шайтану бы столицу эту,
Но – сыновья, жена и мать.
И, значит, заново с рассветом
Сгребать, оттаскивать, кидать,
Лопатой бить сухую наледь,
Заботу пестуя одну:
Что деньги нужно переправить,
Что деньги нужно, деньги ну…
2018
Тёплый переулок
Я в этот переулок не вбегу
Дошкольной беззаботною припрыжкой.
На тающем, изгвазданном снегу
Такие экзерсисы – это слишком
Для ног усталых и солидных лет.
Да переулка в сущности и нет.
Есть улица, что драное пальто,
Подправленное наспех, для близира:
Пришиты разномастные авто,
Как пуговицы, окна магазинов
Похожи на собрание заплат, –
Бомжа молодцеватого наряд.
Название сменилось и снесён
Дом угловой с затейливым балконом.
Внутри него, с эпохой в унисон,
Роилась жизнь, послушная законам
Кухонных свар, нужды и пьяных драк.
Теперь здесь будка с надписью «Табак».
Простыл и след от нашего двора,
Служившего продленьем коридора.
Там, взрослых повторяя, детвора
Впервые матом сдабривала споры,
Кулак пуская в дело заодно.
Все выросли и вымерли давно.
А церковь, что напротив, не сдалась
И облик не утратила исконный.
Я помню, как таинственная вязь
Ложилась от крестов на подоконник,
Где я, новорожденная, спала –
Кроватка позже куплена была.
Потом, я помню, няни строгий лик
И палец, указующий на купол.
Хотелось ей, чтоб детский разум вник
В её молитвы. Наскоро закутав,
Она тайком водила по утрам
Меня, еврейку, в православный храм.
Ещё я вспоминаю… Но чего
Угодливая память не отроет!
Хамовники, родное существо,
Мы оба распрощались с той порою.
Бетоном заросли твои дворы,
Но без меня. Я вышла из игры.
2012
Февральский рубеж
Снега вдоль дороги сплошной непролазной стеной,
Но птица-синица запела, теряя терпенье.
В конце февраля мы дышать начинаем весной –
На пару деньков, но приблизить её наступленье.
Хоть в наших широтах зима забирает марток
В объятья свои, до предельного срока неволя,
Сминается ветром и рвётся пуховый платок,
Сокрывший от глаз летаргию бескрайнего поля.
И всё же февраль – неуёмный, капризный инфант,
Его развлечения – смесь озорства и обмана:
Затеять пургу, а потом, как подарочный фант,
Огромное солнце достать из обёртки тумана,
И снова затеять…
Последний февральский рубеж
Для нас как разбег перед первым весенним полётом,
И нужно проснуться, предаться приятным заботам –
Шкафы разобрать, накупить голубого и беж.
А после вздыхать, что за зиму поблёкла душа,
Но это пройдёт, если смыть наслоения прозы.
И нужно дышать, обязательно нужно дышать
Февральскою свежестью с тонкою ноткой мимозы.
2018
* * *
Шурша опавшею листвой,
Блуждаем в лабиринтах парка.
А день прозрачно-золотой,
Как в чашке свежая заварка,
И в ней чаинкою плывёшь,
Не ощущая тяжесть тела.
Дела отложены, но всё ж
Их поминаем то и дело –
Куда от них?! Мы говорим
О кратковременном и вечном.
Нам непривычен этот ритм,
Неторопливый и беспечный.
И, погружаясь в глубину
Искрящейся древесной пыли,
Подспудно чувствуем вину
За то, что близких обделили
Заботою, посмев вот так
Сбежать из заданного круга,
И говорить, и думать в такт,
И понимать без слов друг друга.
Переходить из света в тень,
Как от пролога к эпилогу,
И возвращаться в этот день,
Дарованный улыбкой Бога.
2018
* * *
Это время идёт или мы по нему идём
Видим это и то, забываем и то, и это.
Остановки, ночёвки, за спуском – опять подъём,
Под палящим светилом, но чаще почти без света
Из-за сумерек, туч, добровольно надетых шор;
С неподъёмной поклажей, заплечной сумой убогой;
Колокольчиков трели и грозные звоны шпор.
Не вернуться назад, не пройти обходной дорогой.
Только вёрсты встают – то молодкою, то вдовой.
Кто-то рядом пойдёт и общенье начнёт простое:
Слово за слово, и хоть видит тебя впервой,
Подноготную вынет и как на духу откроет.
Ты в ответ о себе всё расскажешь от «а» до «я»,
И такая беседа польётся, что просто диво!
Прорастут из асфальта все прелести бытия,
И наполнится светом розовым перспектива.
Но однажды ты обернёшься, а он пропал –
Растворился в прошедшем времени, как в горниле.
И тогда ощутишь, что устал, до того устал,
Что готов на земле рассыпаться горсткой пыли.
Но уходит время, унося золочёный нимб,
Эту грустную явь принять не способен разум.
И, боясь не успеть, ты бежишь и бежишь за ним,
Попадая в шаг, подчиняясь его приказам.
А оно торопит: не можешь идти – отбой!
И в последнем рывке, хватаясь рукой за стремя
Скакуна, гарцевавшего рядом с твоей судьбой,
Ты решаешь, что хватит. И выключаешь время.
2016
Ялта. Февраль
У Антона Павловича в доме
тикают без устали часы.
Виды среднерусской полосы
обитают в рамочках, а кроме
них ещё берёза во дворе
в мимолётном снежном серебре.
У Антона Палыча в саду
дикий плющ и розовые плети,
прорастая в новое столетье,
разговор растительный ведут
о своём садовнике, о том,
кто не покидает этот дом, -
Вон, в окне второго этажа
тёмный силуэт его заметен.
С венчиков отряхивая ветер,
бледные подснежники дрожат;
вздрогнул колокольчик у двери.
Холодно снаружи и внутри.
Здесь природа чувствует весну,
а в Москве, наверное, морозно.
О любви задумываться поздно,
поздно перекладывать вину.
Вот наступит лето, господа,
просим всех пожаловать сюда!
И она приедет: сменит мех
на вуаль и блузы из батиста;
будут на закате золотиться
волосы её и дивный смех,
а потом… Не нужно о потом…
Ветрено, пора вернуться в дом.
Встретит на пороге старый друг –
добрая латунная собачка.
Жизни наши, так или иначе,
просто цепь свиданий и разлук.
Каждому звену своя цена:
выпадет – а дальше тишина…
2017