Иван
Тхоржевский

Время Ивана Тхоржевского

Из книги судеб. Иван Иванович Тхоржевский (19 сентября 1878, Ростов-на-Дону – 11 марта 1951,  Париж) – русский поэт и переводчик, литературовед, общественный и политический деятель, действительный статский советник, камергер.

И. И. Тхоржевский родился в 1878 году в Ростове-на-Дону. Его отец Иван Феликсович был адвокатом, мать Александра Александровна Пальм – дочерью писателя. Родители занимались переводами, объединив имена в псевдониме Иван-да-Марья. В 1893 году они издали «Полное собрание песен Беранже в переводе русских писателей».

Детство и юность поэта прошли в Грузии. После окончания с отличием Тифлисской гимназии он поступил на юридический факультет Петербургского университета, который окончил с отличием.

Был оставлен для подготовки к профессорскому званию, но предпочёл государственную службу. Один из ближайших помощников Сергея Витте и Петра Столыпина. Участвовал в реализации столыпинских реформ. Служил помощником начальника переселенческого управления, а затем – управляющим канцелярией Министерства земледелия (с 1913). В 1914 г. под его редакцией вышел фундаментальный историко-статистический труд «Азиатская Россия». С 1916 г. в отставке.

Революцию 1917 г. не принял, уехал из России, обосновался в Париже, где вошёл в правление Русского Торгово-промышленного банка, был основателем, редактором и членом редколлегии журнала «Возрождение» (1948).

Как поэт известен главным образом своим стихотворением «Лёгкой жизни я просил у Бога». Переводил стихи Верлена, Пруста, Малларме, Корбьера, Леопарди и др. Известен его перевод рубаи Омара Хайама, «Стихов философа» М. Гюйо. Является автором литературоведческих трудов «Новые поэты Франции» (1930) и «Русская литература» (т. 1-2, 1946). Публиковался в журналах: «Борьба за Россию», «Современные записки», «Союз дворян» и др., в газете «Русская мысль». Автор воспоминаний, изданных уже в наши дни: «Последний Петербург. Воспоминания камергера».

И. И. Тхоржевский ушёл из жизни 11 марта 1951 года, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, могила №2336.

Жена (с 7 февраля 1910) – Зинаида Андреевна Искрицкая (26.05.1878, Чернигов, – 29.07.1947, Париж).

По материалам Википедии

Камергер крестьянства. Иван Тхоржевский

Из антологии «Десять веков русской поэзии»

В 1960 году я по случаю оказался в государстве, даже названия которого раньше слыхом не слыхивал, – в Того. Туризм тогда только начинался, и люди хватались за любые путёвки, которые подворачивались. Мой сотурист поэт Евгений Долматовский, по привычке неостановимо каламбуря, как-то обронил:

Я, прямо как охотничий пёс, почуял, что в этом есть нечто поэзией пахнущее, а что – понять не мог…

– Да вы стихи, как пельмени, лепите, Евгений Ароныч. Лихо слеплено, – сказал я ему.

Долматовский был польщён, но признался:

– А это полу-моё. Можешь догадаться, кто был соавтором?

– Гумилёв?.. – подсказал я почти уверенно.

– Нет, не Гумилёв. А кто, честно говоря, не знаю. Кажется, какой-то эмигрант…

Прошли годы, прежде чем был назван наиболее вероятный автор этих стихов. Им оказался Иван Иванович Тхоржевский, до революции энергичный правительственный чиновник при премьерах С. Ю. Витте и П. А. Столыпине, министрах земледелия А. В. Кривошеине и А. Н. Наумове, а в эмиграции известный переводчик, в частности восточной поэзии. Он умер до того, как стихи, по-видимому, всё-таки ему принадлежащие, стали ходить из уст в уста на его родине, и вряд ли мог вообразить, что так случится.

К сожалению, он не рассчитал отпущенного ему срока жизни, слишком поздно взялся за мемуары и успел написать лишь несколько выразительных портретных глав, посвящённых государственным деятелям старой России, обнаружив позабытое ныне умение восхищаться людьми, а не только иронизировать по их поводу, или сплетничать, или слезливо сентиментальничать. При этом он не задавался целью полностью оправдать своих героев, но неизменно проявлял участливое отношение к ним, а участливость не худшее, что есть в человеке.

Запомните мой совет все, кто, даже не находясь на первом плане истории, был свидетелем или участником битв видимых и невидимых: спешите, пока вы еще в разуме и памяти, записать на хард-драйв совести видео вашей жизни, которое живёт внутри вас. Спасите от забвения и самого себя, и всё, что вы видели и знали. Не зря же нас «призвали всеблагие как собеседника на пир». Только пишите самобезжалостную исповедь, а не банальное самооправдание. В каждом из нас живёт потенциальный автор хотя бы одной книги – книги нашей жизни.

Даже те немногие страницы мемуаров Ивана Тхоржевского, каковые вышли из-под его пера, выказывают уникальное дарование человека, которому никогда не было скучно жить, и поэтому сегодня нам не скучно его читать. Удивительно, сколькое и скольких ему удалось сохранить в памяти!

С фотографии в небольшой, зато увесистой по сведениям и мыслям книге Тхоржевского «Последний Петербург» на нас смотрит стройный лет тридцати пяти красавец, но не «красавчик». Он в расшитом камергерском камзоле, чуть похожем на удлинённый ментик, с тремя шевронами на рукавах. Звание камергера ему было пожаловано в 1912 году. Видимо, тогда и сделан этот снимок.

Закончив с отличием юридический факультет Петербургского университета в 1901 году, Тхоржевский вскоре был принят на службу в канцелярию Кабинета министров. А уже в 1905-м премьер-министр Витте включил его в штат своих шести дежурных помощников.

После отставки Витте новый премьер Столыпин, в ходе аграрной реформы организовавший массовое переселение малоземельных крестьян на ещё не освоенные окраинные земли, назначил Тхоржевского помощником начальника переселенческого управления. В этом качестве в августе – сентябре 1910 года Иван Иванович сопровождал премьер-министра в инспекционной поездке по Сибири и готовил его письменный доклад государю. Тхоржевский с непритворной горячностью поддерживал столыпинские преобразования, позволявшие щедро нарезать крестьянам наделы и наладить кредитование, чтобы в итоге поставить на ноги по сути народный капитализм, чем мы теперь, увы, почти не занимаемся. Ещё и не став камергером царского двора, Тхоржевский уже был заботливым камергером крестьянства.

У Столыпина были противники, не верившие в способность народа к самоорганизации, но он не сомневался в русской предпринимательской талантливости, чему олицетворением могли служить многие выходцы из крепостных.

Я очень люблю талант кинорежиссёра Элема Климова, но после мемуаров Тхоржевского вижу, что художественно очень сильный фильм «Агония» всё-таки однобок в показе придворного окружения последнего царя, где все поражены гнилостным моральным разложением, где чиновники один другого продажнее и льстивее. И нет там таких бескорыстных, противостоящих распаду государственников, какими были Кривошеин, Столыпин, да и сам Тхоржевский. А в них тоже правда о времени, которую нельзя не класть на весы истории.

Мемуары камергера Ивана Тхоржевского похожи на конспект романа о трагедии тех высокоодарённых и достойных государственных деятелей, которые пытались вытащить Россию из болота плутократии, мистицизма, воровства, но это болото всасывало их самих, не давая спасать страну.

Ещё граф Воронцов-Дашков, министр императорского двора и уделов, убеждал молодого царя Николая Второго «изменить крестьянскую политику его отца, отказаться от сохранения крестьянской общины и позаботиться о мелкой крестьянской собственности». На том же настаивал и министр Кривошеин: «Пока не поздно, надо вывести русское крестьянство на путь культурного, собственнического развития. Чтобы спасти вершки, надо думать о корешках». Сквозь реформы, по словам Тхоржевского, лежал и «путь к примирению власти с интеллигенцией». Ему полюбилось остроумное наблюдение одного иностранца: «У вас правительство живет как будто бы ещё в XVIII веке, народ в XIII, а интеллигенция – в XXII». Тот же Кривошеин считал, что необходимо «устранить наверху опасный разрыв между властью и обществом». «"Мы" и "они"! В этом разделении гибель!» – предупреждал он. «А главное, – добавляет Тхоржевский, – укреплять внизу элементарные возможности достатка, основанные на праве». Однако взаимной злобы, недоверия и ненависти накопилось столько, что восторжествовало, по словам упомянутого Воронцова-Дашкова, «слепое пристрастие к старому, косное желание сохранять всё, что уже было в России, без внимания к тому, было ли оно вредно или полезно».

Оттирая от безвольного царя здравомыслящую часть общества, угодливо-верноподданнические сановники, наживавшиеся на военных поставках, всё глубже втягивали Россию в бессмысленную войну, которая в конце концов и обрекла страну на гибель.

«Наша либеральная пьеса из рук вон плохо игралась, – признавал Кривошеин вскоре после отставки. – Плохо и нами, министрами, и – ещё хуже! – Думой! Всею русской жизнью!.. Бестолково, нестройно, зря, несуразно». Очевидный итог подвёл Тхоржевский: «…из числа неограниченных возможностей России историей избрана была возможность, казавшаяся самой невероятной: гибели монархии – и срыва народа в бездну».

В мемуарах Тхоржевского нет идеализации империи, а есть глубокий анализ её ошибок и совет любой будущей власти, не повторяя их, осуществить то, что было недоуслышано, недореализовано из реформаторских идей Столыпина и его единомышленников. Эти идеи во многом сказались на взглядах А. И. Солженицына. Но Александр Исаевич после возвращения на родину оказался более окружён почётом, чем желанием выслушать его. А такой человек, по природе народный заботник, обладающий истовостью железной воли, заслуживал, чтобы его привлекли к практическому решению государственных вопросов.

Некоторые наши писатели, молитвенно заклиная нас именем Столыпина, на самом деле преклоняются не перед ним, а перед идеями самодержавия, которые сам он разделял лишь постольку, поскольку такова была тогдашняя реальность. Но они забывают, что именно их кумир, в которого они не вчитываются, считал необходимым преобразовать Россию в самое передовое, европейское, демократически цивилизованное государство. Да, внутренняя порядочность не позволяла Столыпину предать царя, но руки его были крепко связаны узами самодержавия, и, по образному выражению Тхоржевского, «"мы" и "они" продолжали бороться на краю бездны».

Вот как Тхоржевский определяет лучшие качества Столыпина: «Упрямый русский националист, он был и упрямейшим, подтянутым западником: человеком чести, долга и дисциплины. Он ненавидел русскую лень и русское бахвальство, штатское и военное. Столыпин твёрдо знал и помнил две основные вещи: 1) России надо было внутренне привести себя в порядок, подтянуться, окрепнуть, разбогатеть и 2) России ни в коем случае – ещё долго! – не следовало воевать».

Тхоржевский не без оснований считал, что разрушению государства российского способствовала его верхушка, саботировавшая столыпинские реформы: «…замкнулись в непримиримой ненависти, испробовали вместо примирительного, европейского, столыпинского пути свой – чёрный, узкоколейный! И привели к бездне».

Тхоржевский, и в эмиграции имевший достаточно врагов, однажды процитировал давнюю, но всё ещё кусливую сатиру Владимира Мятлева: «Закон политики простой: / Чтоб было всё в порядке, / Железной управлять рукой, / Но в бархатной перчатке. / У нас – навыворот пока: / В деревне и в столице, – / Везде бессильная рука / В ежовой рукавице».

Иван Иванович и сейчас издалека, из своей эмиграции всё время пытается говорить с нами: «Все мы думаем о России – кто сердцем уже не умер. Многие жаждут скорее туда вернуться. Все ищут объединения и здесь, между собою, – а главное, с родиной, с её настроениями… Что "там, во глубине России"?»

Но ни объединения, ни возврата домой нет, пока мы не поставим перед собой честно, во всей широте, самый тёмный, самый жгучий, самый простой и, вместе с тем, самый коварный вопрос русской жизни: земельный. Как быть с землёй? И что на самом деле теперь «там» делается?

Евгений Евтушенко

Ново-старое имя: Иван Тхоржевский

О двусмысленности фразы «остаться в русской поэзии и одной строчкой почётно» уже писал на странице Александра Аронова. Убеждён: каждый поэт, чья строка прописана в русской поэзии, заслуживает того, чтобы всё, им созданное, было внимательно прочитано. Как минимум.

Иван Тхоржевский, создавший замечательное восьмистишие, которое сегодня постоянно цитируют, прожил яркую, наполненную жизнь. Он был талантлив и как поэт, и как переводчик, и как государственник. Убеждённый монархист был непоколебимым русским патриотом, что совершенно не противоречило одно другому. Нам, пережившим многие десятилетия советской пропаганды, цельность, самодостаточность такого оголтелого реакционера просто в диковинку! Оказывается, у царской России, которую  представляли как паноктимум продажных, никчёмных ворюг, было будущее. Всего за несколько лет до обвала она стремительно развивалась, у неё были талантливые, высокопрофессиональные руководители, которых, увы, не ценили. Но начало реальной катастрофы, обезобразившей жизнь нескольких поколений жителей разгромленной империи, было положено не в октябре «чёрного года России», а на восемь месяцев раньше. Отречением последнего императора.

Русский поэт, умерший в середине прошлого века, ещё при жизни «кремлёвского горца», вступает в диалог с нами. И читатель сможет убедиться, что стихи достойны, как минимум, уважительного отношения. В схватке cо всесильным временем бессильный, казалось бы, эмигрант победил.

P.S. Создание страницы было бы невозможно без помощи Станислава Оленева, который прислал стихи, опубликованные в книге «Прощание с Петербургом». Книга все годы хранилась неразрезанной – и мы невольно стали её первыми читателями. Время Ивана Тхоржевского пришло.

Борис Суслович
февраль 2022

Иллюстрации взяты из интернета.

Творчество