* * *
Как задержать дыхание во сне,
Когда мне снятся бабушка и школа,
И детство до великого раскола
В давно не существующей стране?
Теперь вокруг так много болтовни:
Зачёркивают, правят, куролесят.
А я? Что я? Мне просто было десять,
Двенадцать и четырнадцать... в те дни.
Конечно, было многого нельзя.
Зато теперь все можно: крепкий панцирь.
Но почему так страшно просыпаться,
По проволоке памяти скользя?
* * *
День не-мой. Да и ночь не моя:
Все мы словно бы в пасти бульдожьей.
Как деревья, растут сыновья,
Оставляя меня у подножья...
Я под маленьким сяду дубком,
Хлеб да соль разложу на салфетке,
Чтоб стихи угнездились рядком,
Вмиг расправив зелёные ветки.
Дни проходят. И ночи полны
Ожиданьем июльских рассветов...
На задворках стеклянной весны
Продолжается странное лето.
* * *
Последний час июльской ночи тесной,
С пятном на небе тающей звезды.
Творю своё бездрожжевое тесто,
Добавив соль и капельку воды.
Пока ночные грёзы в доме гаснут,
Царит недолгий утренний покой,
Пеку лепёшку пресную на масле,
Слегка припорошённую мукой.
Я не люблю воздушность сладкой сдобы
И, как могу, всю жизнь творю сама
Свои стихи бездрожжевые, чтобы
Мне не сойти от голода с ума.
* * *
С каждым годом весна –
Всё родней, ощутимей, понятней.
И все чаще зима –
Как мотив в заколдованном сне...
Выпускаю стихи
Я из старой своей голубятни,
Хоть и знаю, что им
Никогда не вернуться ко мне.
Выпускаю стихи –
Навсегда приручённые мною:
Как клевали с руки!
Как ласкались, садясь на плечо!
Что возьмёшь с них? Увы...
Даже птицы в ковчеге у Ноя
Тосковали и бились,
И к небу рвались горячо.
Ощутимей тепло.
Осязаемей с выдохом каждым.
Ощутимей любовь –
Многоточием. Не запятой.
Что же будет со мной,
Коль весна не наступит однажды,
И, продрогнув, приду
Я к своей голубятне пустой?
* * *
«Без четверти полночь?» – скажи-ка!
Жизнь крутит и вертит хвостом.
...Я к старости стану бомжихой,
Под Карловым лягу мостом
И буду дремать безмятежно,
Вчерашнюю корку жуя...
Чего ж ты, как кролик,сердешный,
Уставился? Я не змея.
Хоть, видишь ли, шибко ветшаю
От жизни такой – и давно.
Родная страна ли, чужая –
Итог-то один всё равно:
Два метра тоски придорожной
И памяти белая мгла...
Богатой – ни к черту! Возможно,
Красивой когда-то была.
Стихи, между прочим, писала,
От мужа рожала детей
И вечно кого-то спасала
От разных убойных идей.
Теперь под мостом, в катакомбах –
Судьбою предъявленный счёт...
Мост в тысяча триста каком-то,
Однако, построен ещё...
* * *
Как тихо счастье! Ни-когда. Ни-кто.
Ни-где. Ни с кем. А просто я – и лето.
Стихи живут в прихожей, под пальто,
Меж двух зеркал – заката и рассвета.
Но, обретая запах, вкус и цвет,
Стучатся в мир настойчивым стаккато...
Люблю, когда в стихах моих рассвет
Одним крылом касается заката.
* * *
Как тяжесть чужого проступка,
Нам зиму забыть не пора ль?
Опять укороченной юбкой
Выходит из моды февраль –
Излюбленный мой неудачник,
Весне бесполезный укор...
В его ли каморке чердачной
Ютилась душа до сих пор?
Зима – непростое соседство,
И все же роптать – не по мне:
Ведь снова себе – наконец-то! –
Кажусь я счастливой вполне:
Счастливой – без всякой причины,
Как можно быть только весной...
Вновь липы от верб отличимы,
Привычной дразня новизной.
Как много в судьбе опечаток!
Мой Бог – близорук и ленив,
На кружево тонких перчаток
Тепло шерстяное сменив.
У фонтана
Фонтан – не Треви, нет – такой, как все
У кинозала. Рядом с «Роспечатью»
Стояла я в нелепом жёлтом платье.
(Сказала бы, что с ленточкой в косе,
Но нет – с короткой стрижкой). У крыльца
Влюблённые, мамаши с малышами
На первый взгляд друг другу не мешали...
Мне разве что. А я ждала отца.
Он в город мой приехал по делам
И позвонил, что, мол, увидеть хочет.
...Заснула я часа в четыре ночи:
Всё жизнь свою делила пополам:
На «до» и «после». Вот так поворот.
Отличница-студентка, ёлки-палки...
Весёлое «привет!» не скажешь папке:
Чужое слово больно вяжет рот...
Что рассказать, коль спросит, как дела?
А, может, и не спросит: просто скажет,
Что на него похожа или даже:
«Красивая девчонка подросла!»
Мне было восемнадцать, что ли... На
Крылечке кинозала я томилась...
Час или два...а может, год... плюс-минус...
Да я там до сих пор стою.
Одна.
* * *
Апрель на сны, на лепестки и ямбы
В сердцах я наконец распотрошу.
Любимый мой... ты слышишь? Нам бы, нам бы
В лес,
через поле,
к речке,
к шалашу....
Бездомны, неприкаянны и нищи, –
Зато всплывали каждый раз – вдвоем...
Теперь одна – гнилым, дырявым днищем,
В свой маленький, засохший водоём
Я погружаюсь, путаясь порою
В налипшей тине будней. Где-то там
Ключи от шалаша. Найду – открою
Ту истину, которую предам
Я просто тем, что я в неё не верю,
Сама не понимая – почему...
А пузырьки прохладного апреля
По сердцу пробегают моему.
* * *
В кафешку не пробиться ни в одну:
На стульчике с сидением потёртым,
Отысканном с трудом, я прикорну...
Чай в ёмкости, похожей на реторту,
Мне принесёт, чихая и хрипя,
Официантка с покрасневшим носом...
Не спрятаться в кафешке – от себя.
От осени. И множества вопросов,
Ответы на которые дают
Эксперты в канцелярии небесной...
Синоним слова «осень» – «неуют».
Но это всем и без меня известно.
* * *
В твоей тихой, рассеянной заводи
Окажусь я однажды весной.
Ты приедешь на стареньком «ауди»
На уютный вокзальчик за мной.
В зеркалах моментально утроишься,
Засмущаешься: рад, мол, тебе...
До щеки моей робко дотронешься,
Как Сережка из первого «Б».
Ты ведь рыцарь – Печального ордена,
И доспехи на солнце горят.
Только б нежность моя не испортила
Нашей встречи священный обряд!
Сколько лет мы знакомы – не высказать:
На три жизни хватило б вполне!
Неужели захочется выскользнуть
Из объятий тебе или мне?
© Людмила Свирская, 2020.
© 45-я параллель, 2020.