Все стихи Маши Кротовой
9
Девять клоунов, плачущих в уголке,
бессознательно радуются в слезах,
что десятый умеет стоять на руке
и скакать на лошади, как казах.
Первый клоун слышал, что можно жить,
опираясь на палочку для костра,
но десятый втыкает в него ножи,
и последняя палочка так остра,
что другие клоуны не хотят
даже плакать от радости. Я беру
семерых за шиворот, как котят,
подношу их к палочному костру…
и уже мне кажется, что под стул
заползают маленькие пажи,
что один из них жрец и слегка сутул,
а у других – ножи.
Handballslandslaget
1.
Со шведских нагорий изломанные ветра
влетают в ворота, как 73 мяча,
белёсыми иглами встретят меня с утра
и закачают, и загребут.
Ничья.
Эти ветра, острые, как ножи,
режут мои золотые горы,
чтобы сухие снежинки кружить,
с трибун завывая хором.
Их нездешняя песнь наметает страх
из белого сердца женщины ледяной,
то песнь о золоте, спящем в моих горах.
Ничья.
Ещё 10 минут – и можно идти домой.
Летящий снег уже делает разворот
вокруг мраморных рук отчаянных афродит,
а белая Хагман взмывает над линией у ворот
и мяч отпускает.
И он замирает.
И он никуда не летит.
2. LADA – NFH
(разбитому носу Натали Хагман)
Что тревожного в выдохе ветра
вдоль трибуны?
Не о том ли шептали всю ночь
с белых щепок руны?
Это музыка севера,
гнущая парус драккара,
это муза моя вновь помчалась в набег
по тольяттинским тротуарам.
Ради серых, как зимнее небо, глаз
я предам «Ростов-Дон», «Кубань», АвтоВаз,
в сердце тонкой стрелой улыбка –
всему виною:
мяч! отдам белобрысой шведке
и остальное.
Но, прогневав речных богов
старой Волги,
сохранять преимущество в счёте
дано недолго.
Мяч стремительно бьётся в штангу,
Nykоbing троллят...
Мою музу с разбитым носом
уводят с поля.
Аня Чемагина
Аня выходит на улицу – видит свой город.
Он не такой уж и маленький, но никакой перспективы...
Аня хватает прохожего гопника с пивом за ворот:
«Пиво при девушках пить, – говорит, – не красиво».
Аня, конечно, сама это слово «красиво» не любит:
«Оно, – говорит, – искажает структуру искусства»,
но гопнику с пивом она просто скажет: «А чё, мы не люди?!» –
и пиво его заберёт, и жестянку с рабустой.
Красиво – когда на кирпичной стене прорастает берёза,
когда в синем небе – кривые ржавелые трубы,
весенние улицы, сонные, будто бы после наркоза,
и Мартаскавронск, этот город, целующий в губы.
Весенняя рыбалка
Лес падает с горы
и у её подножья
встречает топоры
и топится в пруду,
пробив зимы творожье,
а если я приду,
пруд вздолбится, как лось,
как откровенный конь,
и всё, что припеклось
к его большой ладони, –
не тронь –
ты не поймёшь, к чему он клонит.
Загробье
привет загробье
тусклая страна
ах вот какие у тебя деревья
ты смотришь их глазами исподлобья –
и нихрена
ты вечереешь у тебя дорожки
и выведут меня по ним не крошки
а запахи и звуки кабаков:
таков
и мне таскаться на границе мира
и нежно засыпая меж столов
казаться трезвой делать сувениры
и девочкам дарить поверх голов
с похмелья забывая их глаза
мне разветвляться следует налево
был вечер я была там королева
теперь так романтично уползать
пропив полцарства ночью быть красивой
Как умирают голуби
1
Залихватские дожди
поминальной водки
расшатайте себе свадьбу
я приду пофоткать
плач девичий предзастольный
выкатите в сани
а мои конспекты – в книгу
жизнеописаний
поженитесь поживитесь
голубиным пухом
им сегодня новых крошек
испечёт стряпуха
2
Подзаляпаны плечи
и немного – воротничок.
Ты одобрен, отмечен, –
наливай себе коньячок.
Пролетающей птицы
белый плед, пучеглазый плащ
открывает ключицы
крыш,
качельных деревьев – тебе ли бояться.
Птица – фрица, твои города не продлятся,
подойдут тебе для гнезда
лишь протяжные поезда.
3
За городом бы жить
летать бы над рекой
сложить бы этажи
в рюкзак одной рукой
одной ногой на том
другой ногой потом
простыть и умереть
под тоненьким зонтом
4
Хватило бы тепла
для первовзлётных стай,
хватило бы павлинов и бельевых верёвок...
ты – облако, ты – зимний горностай,
как белый бинт, завился между веток,
смахнул замёрзший дождь
на серое крыло
и вытер хвостиком слезу
у пьяного рассвета...
Не вскрикнет постовой,
когда ты подойдёшь,
и не поймут внизу,
с чего вдруг так тепло
и для чего
ты слишком много пьёшь.
5
ни крылом не махнуть
ни вздохнуть
ни по облаку плыть перепонками
и не капать звёздами звонкими
на твою небывалую грудь
не стелиться туманом вдоль пристани
загребая пером глубину
и страниц твоих не перелистывать...
ни то, ни сё – чем заняться теперь – не пойму
то ли стаей пролиться над площадью
то ли просто сидеть в проводах
и взрослеть и быть более тощею
как вода
Капканы Исети*
Как отважный муж
на своей жене,
дождь лежит на сырой дороге,
в одеяле луж,
а прохожие говорят: «Понежней!» –
не дают, не дают потрогать
белоснежных лампас на асфальте,
говорят: «Понежней ужальте
свои восемь сердец в корсете».
А кругом – капканы и сети.
____________________
* Исеть – река в Екатеринбурге
Карантин
Вот странно, как мы так могли пройти
и не заметить вывеску под крышей,
а тот мужик как раз оттуда вышел,
и на груди – табличка «КАРАНТИН».
А мы дошли почти что до моста,
крутя, как интуристы, головами,
мы шли, как Мальчик-с-пальчик, за дровами,
паркуясь возле каждого куста
и оставляя пшённые веснушки
на сморщенной асфальтовой щеке,
сверяли карту по своей руке,
разматывая ленточку с катушки...
Крот
Не подкопаешь к каменному ключу
даже лопату пьянящую как грачи
даже то дерево если его включу
даже беспамятство светлое как спина
буду кричать а ты как спина молчи
и не высовывай голову я пьяна
Не подкопаешь к жёлтому молоку
даже когда на улице крючится грач
я хищный крот я добычу свою волоку
я живу в домике у меня в дверке глазок
просто смотри в него просто смотри и не плачь
крот уволок всех грачей уволок
я живу в домике у меня потолок
даже лопатой не выкопать этот срач
Не подкопаешь видишь ли я пьяна
каменный ключ полтора оборота и спрячь
светлой спиной не увидишь ли нихрена
жёлтый грач в молоке восхитительный грач
пожирает беспомощного крота
у меня уже радуги около рта
только в маленьком домике суета
О происхождении видов
Разбили липкое окно
в порезах радуги блестят
в волнистых трещинах темно
и даже кажется сквозняк
там долгожданный Райский Сад
лишился грешников и змей
которых били об косяк.
Там за звенящей темнотой
когда-то были все как Ты
в предсмертных муках пустоты
молился Ной
а обезьяны и коты
обменивались ДНК
за ноевой спиной.
РЖД
С первым снегом на съехавшем переплечье
отхожу от твоих уютных лачуг.
Даже в рельсах такое всё человечье,
в каждой шпале – маленький Безенчук.
Каждый поезд, ползущий по лестнице,
подавляя тахикардию котла,
всеми болтиками в меня треснется;
вот уже радужно потекла
от поджатого колеса
полукровая полоса.
Я сшагнула с железной подкорки на голый перрон,
и он вздрогнул от наступающих ног.
Снег пошёл на меня со всех сторон,
обречённо, будто трамвайный звонок
Телеграф
три провода как три ночи –
три ночи как три фаланги –
три дома – три феньки –
полдень –
ступеньки –
и ни одной рабочей
станции в Лабытнанги,
где-то у чёрта в жопе,
в белых равнинах – седые сказы:
первый – о черноокой,
второй – о Пенелопе,
третий – скорей для отмаза,
как мулине по локоть,
третий – стандартная фраза:
ведём работы...
в белых равнинах – белые анекдоты.
Химмаш
Был выброс, ветер к телу прилипал,
и вышла, плача, тётенька из парка,
ей сделалось невыносимо жарко,
и медлил покупательский запал
в её пустеющем пакете,
а мимо, чавкая, проходят дети
и фантики бросают на тропу
и тут же превращаются в толпу.