* * *
А дальше что? А дальше снег и снег.
И нет просвета. Или это – свет?
Тягучий, затуманенный, седой
Ложится между небом и водой.
А дальше – встанет толстокожий лёд,
Его не перейти ни вплавь, ни вброд,
Его не растопить, не расколоть.
Оберегая всю земную плоть,
Он так и будет до весны лежать,
Пока не дрогнет первая межа.
А после – травы будут говорить,
Паук сплетёт невидимую нить,
Уснёт пчела в заснеженном цветке,
А дальше – снова наледь на реке.
И без конца идёт круговорот,
Пока природа дышит и поёт.
И только мне не нужен этот снег.
И этот лёд, что глух ко мне и слеп,
И этот человек, что никогда
Своей любовью не растопит льда.
Я – не природа, я – жена и мать.
Со мною нужно жить и понимать...
* * *
Вокруг необратимость октября
Встаёт на горизонте втихаря
И солнцу улыбается незрело.
Листва к утру изрядно постарела,
Так, как и я. Мне тоже не к лицу
Осенняя туманность турмалина.
Я словно отрезаю пуповину
И понимаю, что иду к концу.
И время поджимает неустанно,
Но я за всё природе благодарна –
За ту любовь, которая внутри
Горит неиссякаемо и громко,
И ластится обиженным ребёнком,
И засыпает на моей груди.
* * *
Ещё вчера осенняя пчела,
Уснувшая в траве, обречена
была на гибель.
И слышалась в её природном хрипе
не музыка – душа.
Хотелось ей помочь и с ней дышать
ещё вчера...
Сегодня будет явь.
Не правь мой слог,
пусть даже будешь прав –
хочу его сберечь, не обманувшись
в себе самой.
Пусть дальше будет хуже,
но я вдохну в него ещё глоток –
Смотри, как много света!
Этот свет ещё с утра,
безвыходен и слеп, рождал начало.
И родился – иней.
Как жаль, что слишком мало
в нём меня,
и я его слабее и наивней.
* * *
Зима чернее волчьей ягоды.
Глаза закроешь – всё одно.
А помнишь, ездили до Ладоги
На электричке ледяной?
Садились утром у Финляндского –
И по железной до конца.
Хватало солнца нам январского,
Ловилось счастье на живца.
Декабрь, набившийся оскоминой,
Из под полы небесных недр
Глумился над своим надгробием
И посылал на землю снег.
И этим снегом утрамбовывал,
И умывал, и омывал.
Стояла ржавой под заборами
Недоистлевшая трава.
Недоуслышанная исповедь
Снегоподобной тишины
Темнее самой тёмной истины
И самой искренней вины.
* * *
Мёрзнет камень. Твердеет земля.
Ветер сушит болота и реки.
Неуклюже крадётся зима.
Опускаю прозрачные веки
В бездыханное царство цветов,
Где идут разговоры без слов,
Где тоскуют по божьему раю.
Лично я это место не знаю,
Но слыхала от мёртвых дерев –
Если долго стоять, замерев,
Можно слышать, как тонкая ива,
Наклонившая ветки стыдливо
К изголовью дрожащей воды,
Тишину называет на «ты».
Та – молчит, ни единого всплеска.
Солнце умерло за перелеском.
Холодает. Пора уходить.
А с тобою нам не по пути,
И оспаривать факт бесполезно.
Мы, согретые Богом и детством,
Оставляем друг друга.... Смотри –
Как твердеет земля под ногами!
Будто встала зима между нами,
Будто сердце замёрзло внутри...
* * *
Не надо мне о жизни и о смерти,
И о любви я тоже не хочу.
Простуженный и безнадёжный ветер
Впадает в кому, падая без чувств
Под ноги тёмно-красною рябиной.
Выводит дождь заезженным курсивом
На запотевшем: «Я тебя люблю».
Отпели птицы смело и красиво
Прощальную. И где-то на краю
Неудержимо рвётся на свободу
Осеннее последнее тепло,
И ломит кости, значит, к непогоде.
С погодой нынче всем не повезло.
* * *
Перебороть свой страх, перерасти
Саму себя и стать немного выше.
На божий свет дитя произвести
И слушать, как оно живёт и дышит.
И сладкою крещенскою водой,
Что омывает ледяную кромку
Речной купели, напоить ребёнка –
Он будет улыбаться и гулить.
Обветривая мокрую ладонь,
Морозный воздух прячется за мной,
Пытаясь с тишиной заговорить.
Я прошепчу: не тронь её, не тронь.
Пусть спит и набирается ума...
Ещё не скоро кончится зима...
* * *
Перед рассветом давит ночь
Душой на точки болевые.
Сопит луна, вздыхает дочь
Во сне. А линии кривые
Провисших тонких проводов
Сжимают профиль городов.
Стучат колёса под и над.
В глухом стекле танцует ложка.
Сосед ломает шоколад
И нехотя сметает крошки,
А те, безумство обретя,
Летят куда глаза глядят.
Когда спокойно и легко,
Слова высокие излишни.
Пожалуй, я за кипятком
Схожу и напишу о жизни.
Здесь, за пределами окна,
Другая смотрит тишина.
* * *
С тобою то прощаюсь, то живу,
Влюбляясь недолюбленной любовью
В себя саму. Как дерево в траву,
В тебя врастаю, но питаюсь болью,
Которая течет внутри тебя
И, будто бы любимое дитя,
Неразделимо связана с тобою.
Такую боль не пожелай врагу.
Она сама приходит и некстати,
И вдох и выдох держит начеку,
А я встречаю в праздничном халате
Её и приглашаю посидеть,
Поговорить за жизнь или за смерть
И полежать с собою на кровати.
Но боли той совсем не до любви –
Она в тебе погрязла грешным делом,
А ты и рад. И как ни позови
Её, она откликнется умело
На голос твой. Её бы обуздать
И обезболить, и переписать,
Но почерк мой кривой и неумелый.
* * *
Это всё –
от меня до тебя,
От окраин до самого центра,
От бессмертия до бытия –
Безнадёжно-ноябрьского цвета.
Этот дождь,
этот мокрый туман,
Этот город, что сер до озноба,
Этот снег, что рождает зима...
Этот мир, зацелованный Богом
И тобой,
не имеет запретов.
Темноту производит из света,
Признаваясь в кромешной любви.
За собою меня не зови –
Мне хватает осеннего снега.