* * *
А Ева ждёт продолжения танца, целует в скважину дверь
теплеет лоном, протуберанцем из слов в телефон – поверь
Адам ничего не слышит не дышит в горле застряла кость
яблока ананаса вишни фрукта который – гвоздь
золота дружбы давно забытой выпитой в той ночи
Ева не торопи событий не шевелись молчи
Адам подбирает цепную псину, гладит жёсткий хребет
снимает ошейник наполовину въевшийся в пёсий скелет
чешет свою безошейную шею думает курит дрянь
Ева готовит для свадьбы очелье кибитку и балаган
Ева готовит мятное зелье тихо ложится в сон
Адам отпирает отмычкой дверь и плачет и в унисон
жалобно псина в ночи забыта тихо ползёт к цепи
И только Ева чиста умыта пахнет мятой и спит.
Ибонадо
Художники не имеют пола
Художники не занимаются сексом
У Художников вместо мозгов радиолы
У Художников в жопе играет детство
И когда Художник идёт, качаясь
На ветру от вчерашнего боя с миром
И с сегодняшним миром взасос обнимаясь –
То над ним реют музы верхом на лирах
Художники не играют в прятки
Извлекают суть за пальцы и яйца
Художники в полном поряпорядке
По ночам на полках в холстах хранятся
А их души, беременны, длинноноги,
Пробегают раем, проходят адом
Выбирают позу, в которой смогут
Пережить рождение.
Ибо надо.
* * *
Моё сердце не способно любить, так как в детстве любило –
без боли, без выноса рёберной клетки, без невралгии, тахикардии,
простым биением подтверждая
ежесекундное обожание
мира, который кольцом окружает
рук, млечным запахом, волос лавсаном
– мама...
Моё сердце не способно любить,
так, как любило в подростке –
от мелькания спиц на перекрёстке
замирало пугливой синицей, таяло воском,
растекалось в олова лужицу с обгорелой
андерсеновской брошкой, пробившей картонное тело.
Моё сердце не способно любить так, как любило в начале –
когда крылья мнились за юношескими плечами,
и сияли бесстыдно в паху и выше надбровий
облака перьевые, и нимб висел в изголовье.
Моё сердце больше не переносит
любви.
Но – по привычке – просит.
Солёное
Ассоль просыпается, щурит глаза на свет.
У стенки храпит капитан корабля «Секрет».
Хочется крепкого кофе. И пару галет.
Хочется снова в детство – привет, – привет.
Ассоль поднимает веки в каютный ад.
Читает дни, перелистывая в уме.
Вот в этот – можно б ещё повернуть назад.
Вот в этом – точно, была бы она юней...
Будем играть в куличики из песка
будем бежать за щепкой – ручей-река
будем, и снова будем, не надо слов –
сказок, виолончелей и парусов.
Опять солонины жареной кислый вкус
надводный рай, привлекательный для детей
и глупых женщин. Нитка коралловых бус
осколком алым от прошлых затей, идей.
Ассоль выходит на палубу – и в зобу
спирает дух – полуостров течёт, как сон
над лепкой волн, что подчёркивают резьбу
листвы и скал. Будет город, и порт. В сезон
бессменной соли и ветра – прекрасен дар:
скорей по трапу вниз, по дороге – вниз...
Корабль не тонет, прочен, держит удар.
Она не крыса. Она ненавидит крыс.
Будем играть в куличики из песка
будем бежать за щепкой – ручей-река
будем, и снова будем, не надо слов –
сказок, виолончелей и парусов.
Утреннее буднее
Пожалуйста, дайте мне ещё времени.
Я хочу пару раз походить беременной.
Да, я в курсе, два сына – хорошая премия,
но ещё бы дочь, или двойню.
Ну ладно, это я сгоряча. Мне с моим здоровьем –
но времени дайте. На писанину, на рисунки...
Что? Я давно не рисую?
Я рисую мысленно, и танцую
по утрам. Дайте времени. Сколько? Всегда.
Дайте, сколько не жалко. Нет у вас жалости...
Ну тогда – сколько нужно, чтобы до старости.
Я не старая. Нет. Я всего лишь устала,
я сегодня так рано внезапно встала
и ещё не стряхнула остатки сна.
Дайте времени, чтобы у сына весна,
и у сына ребёнок, и я – на ступенях
их встречаю под веткой черёмухи. Времени!..
Дайте времени, да, я устала от секса,
но это сегодня, а завтра – в терцию,
и мелодией вдохи, и пот, как по нотам.
Да, сейчас для меня даже отдых – работа,
и дыхание – труд, и касания – больно...
Я устала, но этим сама недовольна.
Я невольно впустила усталость в себя,
и она обживает меня, обживает,
но времени – все-таки дайте.
Я знаю, я сейчас ничего не хочу.
Только времени.
Я желания вам напишу –
на коленях
процарапаю их на окне замороженном,
подоконника твердь ощущая тревожно.
Их будет так много, моих желаний.
Пожалуйста, времени дайте.
* * *
Шифровка принята. Спасибо. Но я доверия не стою.
Я не умею тихой рыбой плыть по спокойному простору,
перебирая плавниками, лишь иногда касаться боком
брони соседа в барокамере бронёй своей подводной лодки.
Я не умею ритм выстукивать намёком – дескать, время ужинать,
и, одеваясь нежно в сумерки, включать ночник и ждать, что суженый
во тьме узрит его мерцание и где-то что-то там почувствует.
И не заменит чувство устное мне прикладного проживания.
И не заменит мякоть яблока мне вкуса яблока Адамова.
А впрочем – подожди вот здесь пока. И – можешь познакомить с мамою.