Светлана
Тюряева

Белый танец

Субботний вечер! ВИА «Синий дождь»

 Нарушил тишину микрорайона.

 На танцплощадке снова оживлённо,

 А сердце – дробью: вдруг ты не придёшь?

Вдруг снова вечер пролетит зазря –

 Я долгожданный образ не увижу.

 И, кепку натянув на лоб пониже,

 Хожу по кругу с видом бунтаря.

Всё не по мне. И музыка не та.

 А в микрофон объявлен белый танец...

 Замри мгновенье. Скройся щёк румянец –

 Вот, кажется, сбывается мечта,

И я держу твою ладонь в руке.

 А мысль кружит потоком междометий...

 Пускай внезапно налетевший ветер

 Срывает кепку, треплет вдалеке –

Оно не важно. С каплями дождя

 Аккорды потихоньку растворились.

 А мы с тобой, наверное, влюбились –

 Стоим и мокнем, с места не сходя.

Пустая танцплощадка. Мы вдвоём

 В ночной тиши бредём по звёздным лужам.

 Как хорошо! А зонт совсем не нужен,

 Принявшим благодать небес с дождём.

Глубинка

Суматошных суток бег,

 Сбился я с дороги,

 Приглашает на ночлег

 Дед на мотоблоке...

Дверь в избу открыв ногой,

 Дед засуетился:

«Будешь гостем, дорогой,

 Коли приблудился.

Мы сейчас устроим пир,

 Выпить есть! Не мало!

 Тут, конечно, не трактир,

 Вот картошка, сало...

Не поверишь, рассказать:

 Я здесь за султана!

 Мой гарем ни дать ни взять:

 Нюрка,  Любка, твою мать,

 Валька и Татьяна!

Бабы – что? Народ пустой!

 Чем зимой топиться?!

 Вот пустил всех на постой

 В теплоте ютиться!

Почитай, уж третий год

 И, не шутки ради,

 Общий садим огород.

 Я, как председатель!

Посчитали, впятером –

 Выгода прямая:

 Мы один лишь топим дом,

 Свет зря не сжигаем.

Транспорт?  Есть! Вон  мотоблок –

 Наша выручалка.

 Ты сто грамм  прими, сынок,

 Для гостей не жалко...

Баб моих судьба одна –

 Вдовы-одиночки.

 К двум, бывали времена,

 Приезжали дочки.

Так, случись что, – никого –

 Сами тут врачуем...

 Ну, а в общем, ничего –

 Вместе не горюем».

Долго длился тот рассказ,

 Под горбушку с солью –

 Выпадёт ли ещё раз

 Поделиться болью...

Ветерок качал камыш,

 Красным диском солнце

 Выступило из-за крыш,

 Осветив оконца.

Проводить деревней всей

 Вышли утром рано:

 Общий дед-султан Евсей,

 Бабка Люба, Валя с ней,

 Нюра и Татьяна.

А за ними, глядя вслед,

 Сквозь бурьян косматый,

 Чернотой бесхозных лет

 Провожали хаты.

Граница

Бродяге-псу политика не в счёт!

 Он вырос здесь, в окрестностях станицы.

 Ему в тени деревьев сладко спится,

 Есть пропитанье, кров – чего ж ещё.

Щенком, пометил пядь родной земли,

 Доселе, как казалось, не делимой.

 Сейчас на ней, заборами теснимой,

 Посты стоят – границу провели.

Хвостатый друг решайся с кем ты? Чей?

 Москаль, иль житель Рiдной Украiны?

 На взгляд собачий, всё оно – едино,

 И нет различья в сущности вещей.

Определяйся! Выбор за тобой!

 Живёшь на незалежной – лай на мове!

 Среди кацапов – привыкай к крамоле,

 Но за границу больше ни ногой!

Ну как оставить милый уголок,

 Где каждый метр пестрит воспоминаньем:

 О дружбе, о любви, о пёсьей маме;

 Где дорог каждый куст, любой цветок.

На русской стороне – алея, тень,

 Акация как в детстве шепчет сказки...

 На украинской и в голодный день

 Всегда найдётся шкурка от колбаски.

И у людей – похожие черты,

 Одежда, речь и голос, и повадки.

 И те, и те – ему совсем не гадки,

 Зачем делить свой мир по полверсты?

И потому пёс мирно отдыхал,

 Что с кругозором, по собачьи узким,

 Различий меж украинцем и русским

 Он не нашёл и Родину не сдал.

Дворовое

Беседка. Вечер. Переборы струн.

Мотив простой, и перечень историй

На тему: нелюбви, обиды, горя -

Слезу пробьет. Ах, исполнитель! Юн!

Спортивный свитер. Волосы до плеч.

Из-под широких клёш - простые кеды.

Где наши повседневные беседы

О фильмах, моде, с обсужденьем встреч?

С гитарой вышел - и король двора!

Подтянутся принцессы: Светки, Алки...

А ребятня шумит - играет в салки.

Из окон крик: "Домой идти пора!"

Стемнеет. Незаметно звёздный зонт

Раскроется над старенькой беседкой.

Мы на её перилах, как наседки,

Сидим, оставив несуразный понт.

В бренчанье струн - мелодия души.

Как много лет прошло с семидесятых!

Компашка разбрелась в координатах,

Но расставаться с прошлым не спешит.

Лишь тёплый вечер - балагур, игрок

Разбросит снова выигрышно кости,

К нам с юностью заглядывает в гости

Дворовых песен не мудреный слог.

Дурачок Васятка

Днём и ночью напролёт

 Зарядила морось.

 А поутру косохлёст

 С ветрами поссорясь

 Напросился в старый дом

 Через дыры в крыше.

 Что ж такого? В доме том

 Был народ, да вышел.

Здесь домов таких, подсчесть,

 Будет с два десятка.

 Лишь в одном хозяин есть

 Дурень дед Васятка.

 Попросили присмотреть

 За добром соседи,

 Дали шанс разбогатеть.

 Жди, мол, как приедем.

Двадцать лет усердно ждал,

 Тешился надеждой.

 Надоело, подустал –

 Сам уже не прежний -

 Слеповатый и хромой.

 Думы о погосте.

 А у брошенных домов

 Ветер крыши сносит.

По подворьям проросли

 Ясени, осины,

 Стены гнуться до земли

 Ветхой древесиной.

 Нет тропинок у плетней –

 Всё бурьян – агрессор.

 Часть картофельных полей

 Порастает лесом.

Не дождаться барышей,

 От былых хозяев.

 Дед набрал себе «вещей»,

 По дворам пошарив,

 Пса приблудного пустил,

 В сторожа зачислил.

 Им вдвоём чего грустить?

 Есть другие мысли...

Закипает на плите

 Почерневший чайник.

 Дремлет в полной темноте

 Сторож. А начальник

 Философствует сидит,

 Греет пёсьи уши –

 Столького нагородит...

 Кто б ещё послушал?!

Мерило времени

Из колбы «будет» в колбу «всё прошло»

По узкой горловине «настоящее»

Струится дней несметное число,

За исходящим следует входящее...

Количество, размер – всё сочтено,

Особо в отношении «начинки».

Неспешно горкой сыплются на дно

Мгновений разноцветные песчинки.

Создателя работа не проста...

Он, не таясь и замыслов не пряча,

По дням усердно подобрал цвета

И чью-то жизнь вдохнул в сосуд прозрачный,

Чтоб слой за слоем светлые года

Перемежали лет унылых танец

И будней наболевших череда

Поздней приобретала яркий глянец.

Мерило времени заключено в стекло,

Творец доволен, и не скрыть восторга –

От основанья колбы «всё прошло»

Растёт неспешно красочная горка.

Но не известен никому ответ:

Когда же опустеет колба «будет»,

Как много отведённых жизни лет

Хранится в том таинственном сосуде?

Насколько мир прекрасен? Расскажите!

Три пары глаз смотрели из окна,

Разглядывая внешнюю картину, –

Был тёплый день, всем правила весна,

Капель рождала лужи, визг – машины...

«Что видно там?» – спросили в темноте

«Насколько мир прекрасен? Расскажите!»

 Он утопает в талой черноте,

 Вон Сидоров с женой идёт, – Простите!

Летело время с чередою дней,

Вновь у окна три пары тех же глаз.

«Что делается там, скажите мне?» –

 «Что в мире нового случилось в этот раз?»

– Там, просто пекло – жуткая жара,

– А Сидоров купил себе «тойоту»

– Сияет солнце, славный день с утра,

И все в цвету, мне даже петь охота!

Три пары глаз смотрели на стекло,

Украшенное кружевом мороза,

– Какой дубак!

 – «Тойоту» замело!

– Ах, как искрится инеем берёза!

А, тот, кто вопрошал из темноты,

 Соединяя фразы воедино,

 Мечтал промокнуть в лужах, рвать цветы,

 Встречаться под берёзой, без машины.

Так пусть же сбудутся его мечты!!!

* * *

Пироги я любила со щавелем,

С ревенём, а сестра – с капустою...

Ими бабушка угощала нас,

Затаённую радость чувствуя.

Интернатовских недокормышей

Разносолом решив побаловать,

При коленях больных, на корточках,

Лазал дед в подпол за банками...

Нам – ответно на всё головой кивать,

Помогать, если просят найти очки,

И старательней выковыривать

Старой шпилькой из вишен косточки.

Миновало полсотни вишнёвых лет.

Пара внучек – подарочек от судьбы.

Ожидаем мы с мужем от них привет:

«Приезжайте, родные! Ах, если бы...

Нам всего-то от вас – головой кивать,

Помогать, если просим найти очки,

И учиться самим выковыривать

По старинке из вишен косточки».

Кружит муха, пытаясь на пенки сесть.

Наварила варенья не мало я.

И ревень в огороде, и щавель есть –

Вдруг случиться внучат побаловать...

Своя колокольня

Здесь совсем нет перил, и просветы видны

Очень слабо. Цель – голову кружит.

А подъём винтовой. От стены до стены

Кое-где он чрезмерно заужен.

Вот – кривая ступенька...  Не остереглась,

Поспешила и сильно споткнулась.

В кровь коленки... Не страшно, не вляпалась в грязь,

Слёзы прочь, поднялась, отряхнулась

И пошла, только правой держась стороны.

Слева – шатко, стена не надёжна –

Обопрёшься и брешь. Выше чётко видны

Разрушения. Как же тут сложно!

Зазеваешься чуть – налетит вороньё,

И не дай бог опять оступиться.

Раскричится и жертву крылами забьёт

Оголтелая чёрная птица.

Привелось! Но лихие нападки ворон

Стихли сами. Их как не бывало!

И бальзамом души – колокольный трезвон,

От него и окрепшею стала....

Тут не фильма сюжет и не кинозвезда –

Я опять ворошу свою память –

Выбираю усердно ступеньки-года –

Судьбоносные метки поставить.

Все паденья отмечу, и каждый виток.

Подзабытое – снова восполню,

Как старалась добраться. И вот он итог:

Поднялась на свою колокольню.

Я на звоннице и не боюсь высоты.

Мне сейчас, на таких «посиделках»,

Много тайного видится очень простым,

Часть великого кажется мелким.

И резонный вопрос, разрешился давно

(Про ворон): чья сыграла подмога?

Я нашла здесь перо, без сомненья, оно

Из крыла у посланника Бога...

Старое фото

Щелчок затвора фотоаппарата –

Рождение семейного портрета.

Миг жизни на бумаге напечатан,

На карточке коричневого цвета...

Отсчитываю дату и... – о боже!

Изображённым лишь по тридцать лет –

Детей моих, теперешних, моложе.

А я всегда твердила: «Здесь мой дед...»

В бушлате флотском, со звездой фуражка,

Красавица жена, малышка дочь...

Задумаюсь, и по спине мурашки –

Я будущее знаю. Как помочь?

Предупредить! Нет, милые, не надо,

Не радуйтесь приезду в Ленинград!

Отнимут жизнь бомбежка и блокада…

Грядёт война, а с нею сущий ад!

Да, видно, день тот выдался прекрасным –

К фотографу отправилась чета

Запечатлеть и молодость, и праздник,

Чтоб вспоминать затем через года…

Я карточку коричневого цвета

Рассматриваю вновь, в который раз –

Вот лица тёти, бабушки и деда.

А мамочка ещё не родилась…

Что сорок лет...

Валун – надгробье! Нет других примет.

 И надпись выбита, чтоб в памяти храниться:

 «Сей жизни было суждено  продлиться

 От сих, до сих». Всего лишь сорок лет...

– Чего рыдать над прахом старика?

 Он сорок прожил, что уже не мало, –

 У камня  звонко юность прокричала

 И поспешила, на ногу легка.

Вновь у могилы. Сверстницей стоит,

 Минуя двадцать лет. Теперь в печали:

 «Здесь, жизнь оборвалась в самом начале!

 Что эти сорок лет? Прискорбный вид».

Сменилась лёгкость тяжестью шагов –

 Немалый груз нам – прожитые годы.

 Ах, зрелость! У тебя свои подходы:

 «Он умер, не познав седых висков».

С большим трудом, но всё же добрела,

 На встречу с камнем сгорбленная старость:

 «Да! Сколько лет кому на жизнь досталось...

 Совсем дитя был. Я – хоть пожила!»

Старик, ровесник, молодой, дитя...

 За кругом круг сменил поток словесный.

 А валуну давным-давно известно,

 Как юность, зрелось, старость поглядят....

Это было

Нежилое. Подъезд. В тишине – тук, тук, тук...

 Глюки? Нет. Что-то катится с крыши...

 Убежавшего шарика близится звук,

 И не чудится мне, чётко слышу....

Разбежался мурашками страх по спине,

 Ком у горла. В груди защемило.

 Бьются створки, и ветер в разбитом окне....

 Это было. Со мной это было!

Скрип двери. Лёгкий топот, сбегающий вниз.

 Я стою. Затаила дыханье.

 Накрывает волна теплоты – выпал приз –

 Это детство пришло на свиданье.

 Мне б поймать беглеца и в ладошку вложить

 Рыжекудрой девчушке игривой:

 «Дорогая, храни этот шарик всю жизнь,

 Оставаясь по-детски счастливой!»

Опустевший подъезд. В тишине – тук, тук, тук....

 Навсегда я свой шар упустила...

 Топот ног. Беглеца удаляется звук.....

 Это было. Когда ж это было?