Все стихи Виктории Андреевой
Notturno
Огни разбегаются
И снова сбегаются
Пунктиром по чёрному
Автобуса путь.
И спины ссутулив
Дома прикорнули.
Разбрызгом сверкает
Небесная ртуть.
А в мраке поодаль,
Как тень Квазимодо
Горбатый надвинулся мост
И словно над бездной
Проворен, как бес,
Танцует на нём постовой.
1959-60
* * *
«Вас ждёт водоворот любви»
Так предсказал астролог верный
Всем, кто родился двадцать первый
В январской светлой кутерьме
А мне сегодня вновь вставать
Сереющим московским утром
Меня в метро толкают грубо
Угрюмы лица и
Одни на стены пялят взгляд
И бала нет. Есть вечер танцев.
60-е
* * *
«не дай мне Бог
сойти с ума»
уже готова мне
сума с которою
отправлюсь в путь
безумия
и не вернусь
уже дорога ждет меня
две вётлы голых
у плетня
с слепыми окнами
изба
два чёрных камня
у пруда
уже равно мне далеки
друзья и вечные враги
уже бессмысленны слова
и мне уж не страшна молва
1973
* * *
А под вечер всё тише,
Ближе к ночи, яснее,
Исчезает граница
Между светом и тьмой.
Мрак окутает землю
Безусловным покоем
С властной нежностью женщины,
Быть привыкшей женой,
С тихой грустью большой.
Потом вдали запела скрипка,
И с губ её сошла улыбка,
Как с неба падает звезда.
1959-60
Америка
Пришла из античной дали
Смирись, европейка, смирись
Возьми свои печали
А радостью не делись.
Сестру тебе чёрную дам я
Помни о ночи, смотри,
Твоей белизне контрастом
На чёрную тень смотри
Двоится прошлое властно
Земля, в которой спит
Твоей Атлантиды раса
Европы сердце стучит
Под небом в мягких объятьях
Ласковых горных цепей
Хранится заветная чаща
Земли заповедной твоей
В эти немецкие горы
В эту русскую глушь
Внеси аргонавтов споры
Вдохни иудейскую грусть
Приди, оживи это тело
Держись, европейка, держись,
Ступай по земле этой смело
Тобою забрезжит здесь жизнь.
Аннабел Ли
Когда-то – давно,
Много тому назад –
В королевстве прибрежных скал
девушку с тихим загадочным взглядом
каждый, наверно, встречал.
Это имя –
И сейчас я твержу его, –
Если б вы слышать могли, –
Тихий и нежный звон:
Аннабел Ли.
Я был мальчик, ребенком была она,
В королевстве на берегу,
Мы любили любовью, что выше любви –
Я и Аннабел Ли,
В серафимах крылатых мы зависть зажгли,
Я и Аннабел Ли.
Это было причиною – много лет тому, –
В королевстве прибрежных скал
Ветер с воем пригнал облака
Из чужих и далеких стран.
С этим ветром и прибыл высокий гость, –
Если б мы знать могли, –
И увел в беспросветную ночь
Мою Аннабел Ли,
И запер – поверить еще не могу –
В склепе на берегу.
Зависть была причиной всему,
Да, – каждый об этом знал –
Вот почему был и ветра шквал,
И облака кто-то ночью пригнал,
Те облака, что убить смогли
Прекрасную Аннабел Ли.
Но наша любовь крепнет от часу час,
Чем у тех, кто старше, чем мы,
Чем даже у тех, кто мудрее нас,
И ни ангелы на небесах,
Ни духи подземной мглы
До сих пор разлучить не смогли
Меня и Аннабел Ли.
И каждую ночь навевает луна
Мысли о ней, словно сны,
И светлые звезды глядят без сна,
Кротким взглядом Аннабел Ли.
И всю ночь напролет
Провожу рядом с ней,
С нею – с жизнью, невестой моей
У могилы, у края земли,
Где лежит Аннабел Ли.
* * *
антибесные будни
зелёная вода
компактно и уютно
расставлены суда
и яхты
форт Карре
звездою Первозванного
в оправе серогранной
на праздничной горе
сверкают солнце
море небеса
встревоженно и чутко
цветные паруса
настраивают ветер
на коридорный лад
то древний антиполис
средь каменных аркад
взбирается по небу
оранжевый фасад
* * *
ах безвозвратно или нет?
потеряно иль вновь закрыто?
и снова музами забытой
мне коротать угрюмый век?
и снова день заботой пуст
и бел непрошенностью буден
и многолик и многотруден
косноязычно непробуден
опустошённый человек
ибо Зевс истребил поколение
людей говорящих
* * *
ах веточка моя психея
мой крупный лучик
в пасмурном окне
мой добрый ангел
маленький мой лель
ты робкое беспомощное чудо
явь полуобморока
светлая свирель
играет чутко хрипло и недужно
вызванивая ритм-капель
как будто солнце греет льдинку
стучит-звенит мотив
нанизывая рифмы под сурдинку
ты девочка психея муза чудо
веди меня вперёд не оступись
* * *
барокко эксовских фонтанов
рассеянная тень платанов
и клубы сизого тумана
и неба белые листы
Сан-Виктуар пошел войною
китайской каменной стеною
на ней качается от зноя
японской графики сосна
и глина красная Адама
и лепет сосен Фукияма
парят застенчиво и странно
аркады римской кружева
Прованса полдень затухал
в предместьях суверенов Экса
он нежной белизной дышал
и каменные пилигримы
склоняли преданные спины
струился солнца нимб
гора вдали рябила бренно
средь золотых раструбов пенно
вздымался мраморный Олимп
* * *
Близоруко
Сощурясь
Звёзды мигали
Спросонок
Кто-то склонился над звёздами
Огромный и беспокойный
Тихо шептал над каждой
И, дунув слегка, пришёл
Без этих светящихся точек
Стало тоскливо и холодно
Сумрачно и просторно
Как в сумерках белой ночи
1960
Кэтлин Рейн (Англия, 1908–2003)
Брак Психеи
1. Дом
В доме моего возлюбленного
Холмы и пастбища затканные цветами
Крыша его – синее небо, лампа его – звезда вечерняя
Двери его дома – ветры, и дождь – его занавеска
В доме его – горные цепи – каждая гора сама по себе
И острова, заселенные морскими птицами
В доме моего возлюбленного
Водопад струящийся всю ночь
Вниз с вершины горы, покрытой снегом
Белый в мерцающей синеве бесконечного лета
Вниз с высокой скалы где летают орлы
У его порога вздымаются волны морского прилива
И дельфины преследуют косяки рыб в тихих заливах
Где морская звезда мерцает на коричневой водоросли в неподвижной воде.
В моем сне я была рождена здесь
И проснувшись, увидела моих слуг: реки и волны,
Солнце и облако, и ветры, и вестники-птицы,
И все стада на его холмах, и косяки рыб в его морях.
В разгар зноя я отдыхаю в тени листьев
И слышу голоса воздуха и воды, обращенные ко мне
Всё это дал мне тот, чьего лица я никогда не видела
Но в чьи объятья я ныряю во сне.
2. Кольцо
Он обвенчался со мной кольцом, кольцом сверкающей воды
Чьи струи путешествуют от сердца моря
Он обвенчался со мной кольцом света, вспышкой, мелькнувшей в быстрой реке
Он обвенчался со мной солнечным кругом
Слишком ярким, чтобы видеть его, прочерченным в летнем небе.
Он короновал меня цепью белых облаков
Собранных на смежных вершинах гор.
Закутал меня в кружащиеся ветры
Закутал меня смерчом
Он обвенчался со мной орбитой луны
И бесконечными кольцами звезд
Орбитой отмеряющей годы, месяцы, и ибис дней
Заставил приливам подниматься
Приказал ветрам скитаться без отдыха.
И в центре кольца
Дух, или ангел, возмущающий тихие воды,
Причинность не в природе
Прикосновение пальца, взывающее к прорыву времени
Звездам и планетам, жизни и свету
Или собирающее облако к оси холода
Преобразующее прикосновение любви, возводящее мой мир к бытию.
* * *
Была усталая тревога
В рисунке облачной руки
И был надлом. И пальцем Бога
Светилось небо изнутри
Клубились мраморные кущи
Меняя облики темноты
Здесь посветлей, а там погуще
И желтовато-нежно лучше
Зеленоватые пустоты
В том переходе серо-белого
К луче-и-зарному видению
Где это робкое движенье
Переходило в воспаренье
И рядом с перистым молчаньем
Плывущим с запада к востоку
Теряло форму очертанья
Всё непричастное к потоку.
И мыслеявленной картины
Порока.
* * *
В начале он
Так что же я?
Так где же я?
И что со мной?
Плывёт ладья,
Сидит семья
И я с семьёю
Куда везут?
Зачем же я?
Плывёт ладья
Взлетают вёсла
Солёный блеск
Шёлк ветра
Зачем же я?
Куда меня?
Стук вёсел.
О чём же я?
При чём же я?
Скрип сосен.
К чему же я
И кто ж
* * *
в се мужественное время дня
когда молчит напрягшись небо
и горы сходят все на небыль
в туманном мареве клубясь
две вечности слились в одну
земная вечность восхожденья
чьё каменистое движенье
и мышечное напряженье
вдруг стало облачным скольженьем
превоплотившись на глазах
и потеряв опору снизу
нахлынуло потоком сизым
в прохладу серую и прах
* * *
Варшава гудит
Три гордых звука
Шепчу как молитву
Да будет, да сбудется
Та девочка-мать
Никем не забудется
Не сможет никто опять успокоиться
Пусть всех не минуют
Тревоги бессонницы.
Раздумья совести
Ничто не проститься
Со счёта не скинется
Свершится возмездье
Неотвратимо
Сметут, наконец, это грязное иго
1998
Весенний этюд
о обруч памяти
на трепет стрекозы
на ливень голубой
на белое паренье
и розовое густо утоленье
коричневую тяжесть погасив
зелёное испуганное бденье
но плешь земли усилием прикрыв
и зелень в синем строго разместив
плывёт величием распластанное тленье
мерцанье перламутровых минут
струение скользящего начала
и чаек взвихрено и мало
чтоб брешь и обморок избыть
* * *
возвращение из леса
возвращение из поля
речка тихого покоя
вдоль дороги
как вдоль моря
тишина как удивленье
доброты забытой бденье
дома посреди поляны
тихое пресуществление
чаепитие в беседке
долгое как разговор
лета тоненькая ветка
чертит чистый профиль гор
звёзды редкие просторны
духи сумерек летают
празднично и монотонно
книгу вечера листают
* * *
Воздушные слои бездонно рыхлы
Зеркальная субстанция воды
Плывут прозрачно облачные мысли
И спят в глуби подземные ключи
Ты птицей распластайся в токе ветра
Ты рыбою уйди на дно реки
Субстанцию огня и силу ветра
Ты в солнечном сплетенье обрети
И в ореоле царственного света
Ты в человеке силу льва яви
И ангела высокое прозренье
Прозрачность обернётся вещей формой
Задышат светом омуты озёр
Земля и небо породнятся с ветром
И станут перегнуты свет и дол
Свет солнечный и лунный поднебесный
И синий светоскад сольётся с водной тьмой
Воздушный океан сольётся с водной тьмой
* * *
вознесённые как сон в прохладные пустоты
где отзвук света тает на губах
и бесконечное творит свой плач в годах
озвученных по прихоти дремоты
подвластное бездомному лучу
затихни коконом немного неги
и светлые весёлые побеги
прольются радостью к подземному ключу
приди к согласью неба и дождя
услышь созвучье поля и дороги
доверься посоху тревоги
по гулким коридорам сна бродя.
и утра горькая эклога
вернётся к призраку порога
* * *
J.P.
вошел к нам в дом и вышел в сон
тот человек со взглядом серым
сей человек
сей вестник смелый
вошел к нам в дом
и вышел в сон
и мы стоим пред бездной немо
и вопрошаем неумело
свеча вытягивает жало
струится в зале кафедрала
мигает плачет и дрожит
а в центре человек лежит
шотландский шарф на крышке гроба
церковных витражей разводы
ряды скамей молчанье плит
и узкострельчатые своды
сонм праведников сторожит
се человек лежит
* * *
Высокое молчание судьбы
Закинутая голова отчаянья
Тень времени бездушная скользит
Тень времени бездомная маячит
* * *
Где время заколдованный паук
Там родовой вокруг сомкнулся круг
Горбушка хлеба крынка молока
Крестьянин – прадед
Дед – златоволосый бог из сна
И троеручицею бабушка хлопочет
хранительницей очага
По головам сосчитана родня
На праведных и грешных чёт-нечет
Судьбы пространство выверено небо
Судьбы с овчинку выверено небо
И долгий список послужных обид
Звук курской речи, как глоток воды
Кулик кулига детства дом и сад
В них долгое аукание Курска
И лёгкое дыхание души
* * *
Гремит извечный бесконечный бой.
Война ведется не на жизнь
на смерть.
И розы белой с розою кровавой
ведётся поединок
крест на крест
сверкающих клинков
зловещий танец
лоснится кровью напоённый глянец
кровавой розы жирны лепестки
«Ещё один. Смотри, вон там упал. Смотри.
Спеши к нему. Ещё один из наших погибает».
Змеясь, блестит чешуйчатым кольцом
дракон, кровавым пламенем рыгает.
Там опалён один, другой страдает,
«Спеши, спасай. Нет, стой, смотри,
тут рядом кто-то погибает».
Ты, ангел милосердья, пощади
ряды редеющие белой рати
крылом спасительным ты отведи
пентаклей жёсткие атаки
1984
* * *
две бережных реторты влаги:
земля и небо, ночь со днём
и капли неземной отваги
летят стремительно до
ждём
наполненные серым ды
ханием минут
и голубыми островами
лет
округло неподвижных
сначала падают
потом плывут
задумчиво обвиснув
дрожа меж небом и листом
мерцая сверху светом
снизу – тьмой и
зеленью бездонной и глухой –
взлетает серо-голубое
меняется пейзаж минут
* * *
О.А.Дешард
две панихиды две в одной
ты, Рим, прощаешься со мной
нимб скорбный жёлто-голубой
над головой
два голоса в душе поют
две родины сюда зовут
две памяти во мне живут
и с лёгкой поступью одна
с седыми буклями жена
другая шепчет мне во сне
неверно бродит в полутьме
в том полусумраке души
нерасколдованной глуши
две жизни сплетены в одной
и откликаюсь я порой
на голоса которых нет
мне нужен дальний их привет
и будто лета позади
и мне их снова перейти
и вновь увидеть пред собой
две жизни сплетены в одной
* * *
День примчался ягой на метле
Загудело, завыло, заохало.
Месяц корчит мне рожи в огне
Балаганным скоморохом
Заструился по стёклам фонтан
Захрипели деревья недужные
Лишь забор, как сапожник пьян,
Развалился у самой лужи.
1959-60
* * *
Дни долгого стоянья
В очереди отчаянья
И долгий перечень бессмыслиц
Затягивающих паузы дыханья
Весь перечёт обид и сожалений
Несостоявшихся решений
Великий Архитектор
Щедр на замыслы
Не на выполненья
И росчерком пера
Взмывает праздничность творенья
Из-под пера мелькает
И тяжело нисходит по горам
Спускается к реке
Ступени Витберговской музы
Строитель храма Медузы
Вертикаль отвеса
Взмывает бесконечной орбитой
Взлетает глаз, теряет убежденье
И уверенность опоры
Блуждает век мгновенье
Вдоль склонов крыш
По взмахам пирамид
* * *
доверье двери
чуть полуоткрытой
длинноты вздохов
грустью не прикрытых
и эхо памяти на расстоянье года
слепыми пальцами
мне губы шевелит
забытыми словами
Дождь
Два пасынка нелепых у судьбы
Земля и небо
Сожжены мосты
Земля и небо
Сыплет водомёт
Кровавый пот
Снедающих забот
Падения перпендикуляр
Путь вниз и наверх
Беспощадно прям
Сучатся нити
Небом сплетены
* * *
Европы тень Европы облако
утешит
Европы знак Европы голос
прозвучит
виденье мраморного эха
не умолкнет
и нежною причастностью смутит
и смутные потоки сены
токи света
перетекающие в перистый
цвет неба
в сухую ясность воздуха и
звезд
крылатый осенённый дух
Европы
и ясное её бессонье
и бережное многословье
порталов храмов и домов
мир праздничный вламинка
и улицы умытая картинка
обрушивается круто вниз
а наверх парит
храм сердца освященный
de Sacre Coeur
для истинно влюблённых
в ночь Феникса
в её священный лик
* * *
Если вы мне скажете, что всё на свете имеет конец
Я вам не поверю.
Я буду смотреть в жалкой надежде, что вы передумаете,
Жадно ловить малейшие признаки ваших сомнений.
В них – моё спасение.
Я боюсь, что придёт кто-нибудь беспощадный и злой,
Боже! Спаси меня
И станет уверять, что мы смертны и тленны
И что этим кончается всё, что именуется жизнью.
8/VI 65
Застенчивый месяц
И месяц парус распустил
Я ночью
опускаюсь в бездну
И голова кружится
И звёзды светятся
И душная испарина земли
А утром
Нетвёрдою ногой встаю на берег
И освежено
И чётко
Светлою росой
Глаза блестят
Подсолнечником жёлтым
зелёным занавесом гор
отгородив от неба землю
я со смирением приемлю
безмолвно ясный уговор
я верю райскому чутью
зелёной щедрости творенья
в безмолвии и песнопенье
смиренно внемлющих творцу
открытых мудрости небес
доступных роскоши доверья
и разума напор больной
блуждает тщетно средь деревьев
райских, он заблудился в трёх соснах
он тщится выскочка презренный
неведая бо что творях
кричит командует надменно
но чутко следуя смычку сосны
ведущей неба тему
гремит оркестр зелёных бренно
согласно без фальшивых гамм
и блеском солнца облачась
раскачивается упоенно
средь облака раструбов пенных
* * *
и время улыбается во сне
позванивают колокольцы
и облака пасутся на сосне
разбрызгивая солнце
и островок в излучинах морщин
мелькает среди волн скорлупкой Ноя
и росчерк ветки надо мною
плывёт за облаком
свой соблюдая чин
* * *
И март откроет влажные глаза
И синева обмоет купола.
И в яркой глубине небес
Блеснёт на солнце гордый крест.
И станет ближе та страна,
Откуда ветер и луна,
Откуда звёзды и цветы,
Страна, которой грезишь ты.
Гвоздикой солнце расцветёт.
И каждый про себя вздохнёт,
Что он не в той стране живёт.
60-е
* * *
И небо голубиности и розы
и палевые стрекозы
лёгкого мороза
пар изо рта
румянец
лепится картина
из дыма прошлого
как боль
* * *
О.А. Дешард
И радостные как вчера
мне в прошлое открыты двери
какое светлое поверье
какая верная мечта
раскрытое окно в тот сон
что не кончается что длится
и как тревожно сладко спится
так бредится и так всё снится
что кажется вот-вот случится
тот храм иль чудо покрова
* * *
О.А.Дешард
и снова Рим как прежде до Христа
стряхнуть бы тяжесть непомерной
грусти.
Войти в него как будто бы с креста
сойти. Войти не оглянувшись.
Коснуться бы без слёз
тех мраморных утех
как ярок свет, как бесконечно
нищ он.
и Бога нет средь каменных доспех
и Бога нет, его лишь только ищут.
и ярок свет и солона вода
но так мучительны соблазны
грусти и шаг туда
уже не шаг сюда
фонтаном вздыбленное устье.
лишь бредом солнечным
блеснёт во сне тот храм
корабль трёхнефный
в царстве персефоны
и свет замрёт полночным звуком гамм
рассеянным
угрюмообнажённым
из Р.Макена
Молчи, молчи, моя душа.
Как день на переломе к ночи.
Свеча мигает и не хочет
Погаснуть. Простыней бледна.
И словно птица при полёте
Кружит над светом снежных хлопьев
И вот уже почти ушла,
Античным профилем шурша.
Часы. Немолчен циферблат.
Момент сей заперт.
И назад не выйти.
Не вместить то слово.
Лишь над ним скользить.
* * *
к загадке гальских снов полупричастна
Ces nymphes, je les veux perpetuer. Si clair
в гортанной сухости стрекочущих согласных
кастальский утоляющий фиал
в неторопливую округлость звуков
учусь вносить я сухость стрекозы
планирующей пассами над буком
внезапно ставшим сценою грозы
в тени невзрачного но звонкого фонтана
проказы фавна и причуды Пана
разбег Парнаса в силуэтах Ванса
по вёрткой тропке праздничных свирелей
я пробираюсь ритуалом стансов
среди сиянья ванских акварелей
где блеск кларизма и оккультный дым
сливаются под небом голубым
* * *
О.А.Дешард
как звук вплетённый в жизнь
так память
настроившая чуткий парус
по ветру снов
меж коридоров расстояний
вкруг эха долгого без слов
друзей Афины вечный зов
бессонное шуршанье сов
среди витрин прозрачных Рима
орнамент пра-воспоминаний
зарубки улиц без названий
и эта южная страна
мне изначально не чужбина
и эта вечная жена
хранительница очага
мой проводник в подворьях Рима
меж этажей Олимпа и Голгофы
* * *
клубящиеся кущи леса неба и дождя
пейзаж прованский с запахом лаванды
зелёными мечтами и стволами
спокойно в высоту смотрящими
в их грёзах сине-сизых верх горе
и в фиолетовых засмотрах в небо
цветов нарочно незатейливых
в малиново пронзительном ожоге полдня
в коричневых и жёлтых петляньях бабочек
переносящих в небо
древесные излучины стволов
струение деревьев
сверху вниз
седые облака текущие на север
и облик севера влачащие упрямо
в сей августовский день Прованса
* * *
Когда высокодремлющая даль
раздарит горьковатую печаль
пролёты веток безрассудно грубы
столь опредмечен явленный в них сон
так памятью над прошлым вознесён
и долгообморочнотруден
тогда крылатокудр-смиреннотих
приходит вестник голову склонив
наклонность комнаты струеньем озарив
в пространствах сердца тихое взрастив
свечой восплачущей в печальных зеркалах
где стынет свет затерянный впотьмах
и тихий жест приемлющий дары
как светлый шорох завтрашней травы
* * *
когда сонет протянет руку с пеплом
к сожжённым позади меня мостам
послушный данности предела
квадрата белого листа
когда в мой сон обезоружен сроком
войдёт обман поверженный глубоко
иллюзия победы над собой
мир и вражда заспорят вразнобой
как жалок срок как ненадёжны звуки
связующие прошлое в одно
и только тусклое стекло разлуки
до времени глухой поток
в размывах завтра и сегодня
несётся лавой многоводной
* * *
лаванды терпкая печаль
сухая прелесть иммортелей
растрескавшиеся пленеры
Прованса –
неба
сиреневая пастораль
* * *
лети могучий дух лети
к нам заглянувший
по дороге в вечность
на разговор
на полчаса
на миг
смутивший обморок заброшенного места
и нас расколдовав
мы спины распрямив
глядим с рукой у глаз
щитком от солнца приглушивши зренье
лети могучий дух
взлетай
смелей
и да коснется нас
косое по ветру
крыла скольженье
* * *
Минуя этот яркий сброд
И задыхаясь в волнах света
Я жалуюсь: «Какое лето!»
Тебя рифмуя, звездочёт
Под этим беспощадным светом
Листаю сумрачное небо
Моих нордических высот
Ловя рассыпанную тень
Смежаю пламенные веки
Ладонь заботливую ветра
* * *
мир аллеманского наречья
войди в меня и дай понять
природу ясности двуречья
халдейской веры благодать
отправь по звездам
дай толковник
движенью глаза вопреки
вникни в излучину пророчественного мановения реки
с перстом горы в ночи торчащим
в согласных с гласными созвучье
французской речи гам певучий
тевтонской пылкости напор
двуречный мир прирейнских гор
ладья ночная среди дня
слои базальта и гранита
граница времени размыта
и только солнечный двойник
Авроры вознесённый лик
зарозовевшись в водоёме
читает из «Авроры» Бёме
* * *
молочный вечер катит
катит лаву вод
река несёт
несёт потоки света
и чешуёю солнечной одетый
ползёт гигантский змей
по городу в обход
хвостом сметая силуэтов сонм
ломая линию кольца в изгибе
он кружится как дервиш в зикре
октаве угасанья в унисон
и меркнет гулкое пространство светотеней
под призрачною роскошью растений
сгущаясь белизна чернеет
и солнечный туман погас
и вечера пророчественный час
прочерчивает линию покоя
* * *
Мы крылато-стремительноглазые люди
Мы, встречаясь глазами, всё ещё продолжаем полёт
Среди толп и кочевий телесных и тучных
Мы неловко срезаем свой звёздный разлёт
* * *
Наклон сосны и эхом клёны
еловый и угрюмый дух
вошел в сей дремлющий испуг
тяжёлым и прохладным звоном
дня нарастающий поток
проходит высотой сверкая
Ка-тишина и тень Та-кая
и терракотовый цветок
полудня
сник
* * *
наплывы боли в сна размывах
нарывах памяти моей
трамвай промчался торопливо
сон в руку – снова без людей
и перст сухой и бес –
пощадный без –
жалостно златую нить рассёк
к ногам усталой Ариадны
упал размотанный клубок
в сем мрачном царстве Минотавра
развязан слабый узелок
* * *
Я.В.
не зная воздуха огня и света
безжалостно жестоки дети сей земли
их игры злы их помыслы порочны
глоток – о! – воздуха
эссенция огня – ты – яков-ариэль
горящий Божий гнев
в пустыне авраама
ты задохнувшийся
закланный словно зверь
глоток – о! – воздуха
короткая расправа
ты – ангел огненный помилуй и прости
ты задохнувшийся без воздуха
во мраке
мрак перекрывши свет
петлёй тебя настиг
змеёю жалящий в пяту
замкнувши круг на слабой шее
в потоках света
ты – колесо огня
ты – лестница иаковлева
ты – Иаков
* * *
Неистовый картавый властелин
Ещё один
И снова кнут и пряник
И снова раны рваные
И беспросвет
И снова страшным призраком Чингиз
Мелькнул в его раскошенных глазах
И бедной Богородицею Русь
Склонилась пред обидами Христа
Опять как много много лет назад.
И жертвою святою Русь
Опять на откуп отдана
Ты полюбила это иго
И эту горькую судьбу
* * *
Но разве можно,
Разве можно –
Мне нераспахнутые окна,
Мне незнакомая печаль?
Слюда в окошке
Лёгкий ветер
И неуслышанные речи,
И непредгаданные встречи,
И неразрушенный алтарь.
И преклонённые колени.
И гулкий колокольный бас.
И снова я без сожалений
Схожу с расшатанных ступеней
Где встретила когда-то Вас.
Мерцают слюдяно окошки
И церкви как тогда – в крестах,
И переулок чёрной кошкой
Крадётся к нам из-под моста.
19 августа 1969
* * *
О надо ли, надо ль
Затем,
Чтобы было, что будет,
О надо ли бросить всё людям
И в светлый отправиться плен?
О надо ль котомку с собой?
О надо ли, чтоб
Вместо дома
Шуршали по ветру соломой
(В пристяжке угрюмой)
Та лошадь или тот конь?
Но снова легка на подъём,
И снова опущены нити.
Летите, летите
Шары голубые
Шары золотые
А в нежности грусти взойдут семена
Сухие тычинки
Больная весна:
Потресканы губы,
Горячечный взгляд.
И то, что уже «не вернётся назад»
И то, что над пастью пространства нас ждёт
И то, что нас держит
И то, что зовёт.
* * *
окаменелый мир
коричневый и серо-бежевый
застыл подъёмами крутыми к небу
мышцею взбугрившейся напрягся
как Иаков-богоборец
* * *
Окончиться празднику – будням придти.
Лишь изредка вздрогнет в душе тот мотив.
А город приличен, и пуст и тих.
Ему ли расскажешь в тайнах святых
О таинствах веры на этой Земле,
О том, что безмерна надежда во мне,
О том, что не смею
Забыть эти дни
И снова поверю,
Лишь ты обмани.
Вильнюс, осень–1968
* * *
По небесам моей души
Плыву я парусом на волю
По небесам моей души
Раскрыты веером ладони
И ты не встретишь ни души
На небесах моей души
Что ж боле
Закаты серы и пусты
На небесах моей души
Закаты серы и просты
И ветер в поле
И река в бреду
Качает облака
И ветер в поле
И ветр. Над ним же небеса
Небесна мудрость та проста
Живи на небесах души
Где ты не встретишь ни души
Лишь ветр да поле далеко
Что катит в Лету облака
Река и поверху рука
Что указует путь на волю
Раскрыта веером рука
Любая из дорог пуста
Ведь ты не встретишь ни души
На небесах моей души.
А ветер яростно сердит
А мачта гнётся и скрипит
Без сна по стеночке простым
Держась за месяц
* * *
Поблёскивают глазки чётко
Да ветер промеж стен недолгих
И тихо снится белый монастырь
У Глебова на Верхней Волге
И мать с отцом в светёлке помолясь
И бабушки бессонные заботы
С окна небесного заботливо крестясь
Она нас ждёт из-за поворота
А ветер гнёт своё –
ромашкину метель
Руками лёгкими взбивает
И занятый своим
Тихонько напевает
* * *
Похолодел от страха ветер
И, сизый, побледнел туман
И в жёлтом стареньком берете,
Согнувшись, замерла луна.
Слезой негаданной скатилась
по небу чёрному звезда
И в чёрной книге письмена
Таинственно дрожали
60-е
* * *
привычка к чтению – она
так странно изменяет зренье –
сосредоточенность растенья
среди размытого тепла
привычная подробность стен
вдруг выступает ниоткуда
и ветки розовое чудо
тревожит праздничную лень
зрачка недремлющего омут
* * *
прогулка под дождём
пронизанная ветром
и лета тихий всплеск
календам вопреки
повторенный беспечно
изгибом ветки и реки
дрожанием куста
в излучине моста
в прямоугольных коридорах
урбанистических просторов
* * *
прожив чужую жизнь
и побывав однажды
в чужом раю-краю
на час на два
попав чужою дверью
в парадиз случайный
в мир обручивший
море небо горы
трезубцем солнца
отражённым в волнах
узнав размеренный баланс
воды огня и камня
и диссонанс дворца
испуганно печальный
увидев горний свет
рассеянный над морем
и продолженье улиц
в коридорах гор
размытую границу
неба и воды
и встречу Галии и Рима
во дворце Монако
где ветвь чужой династии
упорно стелется
отважно тщится
между игорным домом в Монте-Карло
и вокзалом в Ниццу
* * *
рассвета лошади поплыли
жёлто-зеленые гривы
алые ноздри
заброшенный приливом день
аукал звонко
ребёнком брошенным в потемках
и плач царапал нежно-тонко
мой слух блуждающий как тень
по дымчатым волокнам утра
* * *
ритмичное дыханье гор
их закругление туманно
явленье их отчасти странно
для жителя равнин и дол
их гобеленная печаль
плывёт заплаканно и строго
мечтательным подножьем Бога
в холодную как бездна даль
и в этом долгая услада
для вечереющего взгляда
но в приближении другое:
в зелёном светло-голубое
и продолжение холмов
в ленивой праздности цветов
улыбка горькая левкоя
ромашек деланный испуг
искусно завершённый круг
следы германского покоя
довольство с горечью
и в ряд
на полке мистики стоят
* * *
сбегая молодо с холма
мелькая сизым небом
разбрасывая облака
паденьем смелым
напролом
вторгаясь в ветхий бурелом
роща зеленела
и мягко
облака дышали
амброзией зелёной дали
округло
наполняя чашу ущелья
пленер смягчая на мгновенье
седые крылья воздымали
кропили брызгами меня
анно Домине сего дня
* * *
Свет вдруг забившись в боковом окне
Размыл начало сожаленья
Со-жалоб и со-вздохов настроений
Трёх перелётных птиц
Средь беспокойных сов
Трёх беспокойных дней
Средь ненадёжных стен
А-мерика вдруг сумрачно взглянула
Из А-нглии. Унылый поворот
Тех европейских узких улочек
И беспокойных снов
В Америки отмеренные сроки
Заброшены приливами тоски
Нам сбиться здесь бессмысленно покорно
* * *
Сквозь нежный светофильтр стволов
Озёра сосен в неге хвои
Словно всполохи зарниц
облака несутся в сотни лиц
Солнце выглянув
Сосны свечками зажгло
В них мелькают нити света
Дремлет праздничный покой
Пуантилизм берёз
Штриховка хвои
Медитация стволов
И глубокий, нервный штрих сосны
И озеро небесного покоя
По небу дроги белые плывут
То нежное, тёплое, то светло голубое
Вокруг зелёно-синий горизонт
Пуантилизм берёз
Глубокий росчерк хвои
И меланхолия стволов
* * *
Сквозь сумрачный покой
серебряный и строгий
дыханье осени выводит
дней первозданный холодок
реки медлительный поток
в её недвижности свинцовой
деревьев жёлтые клочки
мелькают грустным поднебесьем
и полноводностью аллей
плывут дома к истоку дней
и воздух птицею скользит
со свистом вдоль наклонных линий.
Безмолвно изогнув нам спины
дождь возник
* * *
стрекочущий мотив судьбы
часы из лавки антиквара
то хриплой сухостью скрипит
то всхлипнет то вдруг замолчит
вновь монотонно зазвучит
собьётся с ритма – всё сначала
а на другом отлоге гор – ребёнка плач
и женский гомон
и петуха полудний говор
рассыпанные по холмам
два жёлто-бежевых крыла
замолкли в трепетном покое
и тихие уколы хвои
лениво брошенной к ногам
так между небом и землёй
таинственный творится сговор
движенье вверх и вниз схожденье
встречают линию скольженья
и замирают в летнем зное
в изнемогающем покое
* * *
Тихо плакало утро
На затуманенных стёклах.
Забытые с полуночи
Щурились фонари.
Деревья, ломая руки,
Стонали от одиночества.
Уныло гремя по городу,
Трамваи пустые шли.
А в комнате полутёмной,
сумраком серым
Стыло в углу трюмо
Распетым…
Валялось на стуле платье
И туфли.
На венском стуле
Сутулилась женщина в чёрном,
И верный, как одиночество
С ней рядом сидел Арлекин.
Три дня осени
светло и молодо
и празднично легко
день начинает игры с тенью
он сыплет золото
сей щедрый день осенний
вслед ангелу скользящему светло
в потоки света грусть одев
тень прозрачных дерев
тень ангела на голубом покое
тень светлая как горе
и росчерк крыльев завитком
тень легконогой осени
вся в пятнах акварели
и зачерчённая под ней
тень движущихся голубей
и удлиненье слёз сквозь линии реки
и перья облаков сквозь голубое небо
волокна смеха плача эха
повторенные тишиной голубизной и глубиной
и сонный возглас дня
и мир божественного смысла
* * *
Ты мышцей напряжённой огради
согбенного яремом человека
и равновесие великое яви
расхристанному без начала веку
пращёю разъярённой ты воздай
торговому глумленью века
ты распрямись согбенный человек
метни ответный камень наказанья
яви чело святого воздаянья
возмездия высокого полёт
* * *
Побеждайте время. Дни злы.
Ап. Павел
Уйти от данности. Как можно?
Уйти от времени и быть
В точке той, где ткётся солнечная нить
Где сердцевина средоточья
Где тёмный бархатный паук –
Весь деловитость – щедро тянет
Искрящийся звенящий луч
Переливаясь в капле света,
Там сердцевина, пуп Вселенной,
Тот центр, где сведены
Начала и концы,
Исход и безысходность мира,
Где нет зла дней – лишь света чудо
* * *
холодное и долгое движенье
торжественно сникающего дня
желтея происходит воплощенье
дня в ночь сегодня во вчера
и белое чуть розово сниженье
оранжевое в солнечной пыли
лиловые просветы вдохновенья
на холст мазками долгими легли
и задышали волны чёрного Гудзона
топя нещадно дня убогий остов
* * *
Цепочку рода оборвав
Исчез отважный перебежчик
Внезапно высветлив надежды
Непредсказуемую связь
И город одноглазый сфинкс
Молчал таинственно и нежно
На суетящихся невежд
как суетилась безуспешно
грозой застигнутая мышь
Их к небу вознесённый щит
Лишь сфокусирована цель
после 1994-го
* * *
Что со мной? Надолго ли? Не знаю.
Милый. Помоги мне. Подскажи.
Только бы смотреть не открываясь
В глубину коричневую лжи.
Вот уже не надо мне и песен
Только бы глаза и этот смех,
Только бы дышать тревогой вёсен,
Позабыв про всё, про вся, про всех.
Москва, 6 февраля 1969
* * *
Я хочу ничего не хотеть.
Я хочу никуда не лететь.
Я хочу не совсем умереть.
В этой радуге светлого дня
Реет бабочкой песня моя
В тихо-нежном кружении дней
Белый призрак твоих лебедей
Эти пятна сотри поскорей.
Эти белые звуки минут
Подождут и немного умрут
словно память тоску стерегут
для кого-то тоску берегут.
* * *
в Нью-Йорке мы живём втроём –
прохладный звонкий водоём
и в окнах плавает река
задумчивые берега
и облака по дну ползут
размеренно как ход минут
и неба светлая рука
задумчива и глубока
она спускается в наш дом
когда мы в нём сидим втроём
она выводит облака
задумчиво из глубока
она задумывает сны
которые всегда грустны
деревья тычутся в наш сон
как рыбы в звонкий водоём
деревья плавают во сне
и листья плачутся в окне
деревья кланяются мне
они стучатся в тихом сне
они заглядывают в дом
лишь листья мечутся как сон
да ветви клонятся ко дну
и деревянною клюкой
стучится дерево в наш дом –
в прохладный звонкий водоём
* * *
в оконной раме
польская пустошь
крутая скорбь
к корням сходящей ивы
и зверобоя жёлтые размывы
и трав пожухлых
пасмурный разбег
я жалуюсь тебе
забытая страна
недолгой памятью
замученного деда
сухая ясность польского пленера
и экзальтированность польского ума
я узнаю тебя прапамятью полей
неясностью границ меж сном и лесотенью
неверными приметами полесья
и лёгкой вереницею дерев
струенье мартовского полдня
оранжевое в голубом
1990
* * *
весеннее стяженье сил
воскресного начала
и утра плачущая даль
дня синей мощью прозвучала
смещенье времени и лет
слилось в одну октаву смысла
и ветер-летописец пишет
преданий временных завет
перемещение пластов
развёрзнутой воздушной хляби
и напряженье водной глади
смешенья языков полет
слоев движение глухое
и неба эхо голубое
* * *
ветер весенний влажно возник
серые сумерки снежно уснули
мартовский вечер в окошке колдует
холодом дышит причудливый лик
вечер весенний – эхо зимы
в гулких пространствах твоих раздаётся
зябко дыханье уснувшего солнца
неразличимы градации тьмы
сумрак что явлен началом весны
месяц льет мёртвенный свет свой из детства
омуты памяти…
* * *
ветра свист и боль и хор
ветра ветреный укор
ветра взмахи постоянны
ветер кружит по поляне
с ветром взлетами ветвей
волны восходящих дней
воспаряют в эмпиреи
тают в солнечном паренье
исчезают в упоенье
голубой звенит эфир
и ночной бежит зефир
ветер облаком летит
ветер рвется вглубь упрямо
* * *
вот повести начало
у самого причала
наплывами зари
размыты фонари
и чёрным многоточьем
повисла в небе строчка
из этой чёрной точки
а может быть из тучки
зелёные туманы
а может быть обманы
а может фонари
то буквы или знаки
иль знаки Зодиака
твое письмо из точек
из запятых подстрочных
твое посланье летом
пронизанное светом
из букв возникла башня
за нею дом
* * *
деревья странствуют по небу
и облако плывёт надменно
и солнце гасит жар полдневный
огонь переплавляя в глаз
голландский город эфемерный
во сне увиденный неверном
плывёт вдоль солнечной шпалеры
мультиплицируя пейзаж
три женщины и три мужчины
окном повторены подряд
букет симметрии старинной
вдоль поезда летят невинно
меня затягивая в ряд
уж вечер округляет спину
смыкая неба половины
подземный мир раскрыл картины
наскучив лицезреньем дня
лиловый воздух тени длинны
голландии букет старинный
цвет черепицы желто-синий
и золотая середина
сегодня завтра и вчера
и мелют время жернова заката
и ветряные мельницы стоят
1990
* * *
Литве
её пейзаж медлительно простой
пронизанный мучительною тайной
и прелесть долгого ненастья
и вечера угасшего покой
здесь тонкая взволнованность весны:
оттаяло, воспрянуло, запело –
плывет усталость как вчерашний дым
и достоверность дальнего предела
и сразу стало просто узнавать
приметы дня и светлого начала
всё тихо зоворожено теплом
и тайной
1997
* * *
закрытое забвение печали
окамененье шепчущей души
приходят и уходят изначально
забытые следы
утрачена отзывчивая форма
пергамент осени
опустошенно чист
с овчинку небо
только беспредельно
давленье механическое лжи
1993-94
* * *
зелени праздничный взгляд
сухо рассыпаны трели
вкрапленных иммортелей
старушечий пряный наряд
античные кулисы
дель-артовский мотет
как шопот директрисы
истории навет:
здесь жил
сюда бежал он
здесь детство он провёл
и в этот знаменитый форт
был он заточён
четыре темы эхом:
антибес – антибес
и полис–антиполис
прочерчены средь небес
1983
* * *
земли и дерева мучительная связь
и бесконечная как лето юга повесть
потока листьев
облаков рассыпанная вязь
баюкающая нежно совесть
* * *
и пульс беспамятства всё глубже
глухие мягкие толчки
зелёные тускнеют лужи
в сосущей вязкости тоски
размывы линий всё смелее
спиралью крутит грубый сон
и волны рыжего елея
затапливают всё кругом –
красно-оранжевая мара
с протуберанцами пожара
и взлёт паденья без начала
и лёт паденья без границ
обманчивая лёгкость слов
соблазна вкрадчивое жало
все отодвинуть изначала
все отодвинуть на засов
уйти неведомою дверью
уйти наверх не по ступеням
легко и бережно уйти
переступя через пустоты
* * *
и с нежностью к тому что было
и с нежностью к тому за мной
и эхо мне благовестило
печалью памяти больной
и боль таилась там за сердцем
в том холоде где синий свет
покоит робкое наследство
теряя одинокий след
* * *
и тишина и пелена
и вёрсты те
где с старостью венчаешься во сне
и километры векодольного отчаянья
и ветер настигает между век
волною нежного молчанья
и пустота ткёт паутину
и робких слабых два крыла
уже закинуты за спину
и голубого взмах отчаянный
угасает не расцветши
* * *
когда бы знать какая грусть
когда б увидеть хоть немного
и затвердить, прося у Бога,
знать эту тайну наизусть
когда бы первые слова
открыли первомирозданью
предназначенье бытия
и назначение страданья
когда бы ошибок всех итог
утешил странника немного
снял иго бед когда придёт
и постучится у порога
когда б вошел не наг и бос
прикрывши пятаками вежды
тая в изгибе губ укор
и горечь скомканной надежды
* * *
когда мы станем снегами
и солнце взойдет над снегами
нездешними берегами
над нами пройдут облака
и вспыхнет сиреневым всплеском
цветок, подаренный детством
холодным и зябким блеском
повторится в нём заря
зелёный и желтый, и белый
по небу пройдут несмело
повиснут над миром целым
извилистые крыла
1972
* * *
лицо в лицо
вопросом боль дрожит
и в треугольник загнанная жизнь
в тисках сжимает и
трещит хребет
лицо в лицо
вопросы без ответа
ты равнобедренный
стремительный разбег
ты тетивой натянутый хребет
растерянный диаметр круглых глаз
периметр боли
хордова дуга
разрывы света
движенье без ответа
сверлящий винт паденья вниз
и ветра всхлипы, крики, свист
* * *
мой спящий образ мой двойник
дитя с закрытыми глазами
обиженный ребёнок спит
среди фантомов расстояний
* * *
молитву глаз воздевши небесам
и ангелический напор воображенью
в округлом совершенстве на путях
воздушных и над вечностью мгновенья
в пещере неба – гулкий водоем
в зарницах дня и в темных всхлипах ночи
звездой Полярною струится Father-Отче
кружа меж ангельскими стаями вдвоем
и пилигрим бредет глазами долу
улиткою взбирается на гору
спиралью очной в воронку Бога
себя оставив у порога
* * *
о лета в перелёте лет
взлетали ледолебедини
в окне показывали спины
лекалом ледяных лучей
Леже
мелькает зеркалами лета
и гасит жалящее эхо
в молчальной веренице дней
и легкокрылый ледостень
сминает нежный абрис света
расставив гулкие тенета
грозит грозой к исходу дней
и льётся лепетная речь
начать стремиться всё сначала
как изначального не стало
торопится сказать скорей
взахлёб
гомеровским распевом
о споре лебедя и лета
и о нордической тоске
в разгар тропического света
огромным «О» нависла удивленья
зияющая пустота
округло плавное движенье
летящего листа
и светлый круг объемля на мгновенье
ступи в просветы тьмы
размывы линий сновиденья
в спираль замкни
плети из кокона наружу
светящуюся нить
разрывы стужи
* * *
осенний сумрак
сумерки души
подворье грустное итога
пожухлая трава
печальная природа
спеленатые коконы души
открой глаза
и оступись во сне
толкни воздушные потоки
и волнами вспугни дремоту
рывком мучительным
всплыви
рывок над памятью
над прошлой суетой
над страхом прошлым
и прошлыми словами
рывок спасительный
страданья
шаг над повергнутой землей
плыви распластанная страхами
ладья
в наплывах вязкого бессилья
взметни слежавшиеся крылья
они тебе даны не зря
польский пробег
поля полян без берегов и стран
в лесах древлян
желтеющая россыпь
и в крепостях домов
отмеренность пространств
и речь изломана
трагическим наклоном
единого в безмолвии пространств
и посвисты машин
как посвисты дроздов
железны
трагичностью безмолвья
поляны с деревом мечтательный союз
округлая, она стремится долу
и ластится вся в рыжих пятнах солнца
и разнотравий бесконечный луг
под порыжевшей бахромою сосен
и волны плавные предхолмий и дорог
и солнечные улья из снопов
и солнечные домики снопов
и кладки солнечных снопов
и шлемами снопов вся всхолмилась земля
и шлемами снопов покрылись все поля...
поля полянам а там леса древлянам
белоголовых русичей
1998
* * *
раскрытая ладонь добра
окошко в жалюзях жасмина
и облак белые кувшины
и вознесенные стада
летящий профиль а ля Пруст
я с ним в загадочность играю
то в длинном по небу пройдусь
сначала медленно растаяв
все облака цветы стада
и голубые голоса
кружат вокруг прохладным эхом
потом роса
мелькнет истаяв
и иногда мелькнет
ладонь раскрытая добра
тихий нежный звездный сон
и мысли неба
* * *
свершился круг
во мне мелькнули Египта маревые сны
улыбка золотая Будды
мечты предутренней луны
зеленые лестницы леса
стряхнули предрассветный сон
и розовое поднебесье
раскрыло полог надо мной
синеПЕрый бог
Мне снился бог с бородою из перьев
чаек, торчащей, льдисто блестя.
Шел он по палубе чернолиловоПАрусной.
Птицы теснились на реях в свисающих лозах.
И восторг в корабле был летящий –
запах вина и канатов,
босые следы моряков, быстрые взгляды
женщин, согнувшихся у планширов
в белых влажных от брызг одеждах –
я предвидел: рейс ждет удача. Свистящий ветер
бил в паруса. Чайки пробивались сквозь небо
усесться на мечту.
Я угадывал место – за Делосом где-то.
Море скользкое в тенях летающих рыб.
Мы-де плыли в Египет на праздник.
Египет был близок. Путь прост.
Рука человека лежала легко на руле.
Но что бородатый мой бог?
Из какой глубины на поверхность он выплыл,
чтоб своей красотой
не давать мне покоя и после?
Шел он, как богу пристало – легко и спокойно,
И командовал, хоть и казался задумчив,
Глядя вперед на обещанный берег
Родины. То мог быть
аПОллон в дионисовом лике, –
– светился умом его взгляд изнутри,
но гибкость
была Диониса.
Вот он забрался на снасти.
Я – следом. Выше и выше.
Вдруг он исчез. Я увидел внизу
бегущую женщину в белом –
летящие по ветру черные волосы.
Радовалась ли она, причитала ли? –
мне до сих пор неизвестно. Сон оборвался.
Голубь стыл на оконном карнизе.
Сон пришел и ушел, озарив не-
Милосердным светом видения. Ощупью
в поисках смысла и имени для
безымянных знака и блеска.
В первый же миг пробуждения мысль
Возвращает блужданья сновидца
ото сна и ко сну – по ту сторону знания –
осколки цветного стекла,
разбитого тяжестью сна.
Или изредка явится ясно лицо,
как житое:
он только вернулся из странствий
из далеких окраин ума,
и плечи его еще потны.
И бог синеПЕрый казался знакомым,
Между нами я слышал
намек пониманья и настороженность –
без слов. Что он думал и делал?
Он двигался в собственном небе, дышал
знойным воздухом Делоса и Египта.
Но это осталось за гранями мысли:
Женщины, согнувшиеся
у планширов, запах вина, моряки и море –
все безымянно прошло. Сон потускнел. Благое
осталось лишь чудо,
перешагнувшее борт безымянных видений.
Кто это был? аПОллон? Дионис? – боги –
нет спасенья от них. Они все:
и поддержка, и пища от них, и мужанье.
Мы в их милости, и Их Милость
является к нам по капризу.
Когда темень густеет и ПАдает вечер
в сны, и уходит карниз,
в темноте исчезая бесследно – в сумерках
нет надежды на солнце – тогда
боги спускаются в сны, в ПАузу между ударами
сердца. Железо пылает белея.
Боги приходят в пламени сна –
во множестве и поодиночке и –
если поодиночке – во множестве.
Ангел – это небесное воинство.
В пламени сна приходят с сиянием в ликах:
Ангелы Авраама садятся под дубом Мамврийским,
Вирсавия и Давид играют
в фонтанах Иерусалима,
Будда шагает по лесу со свитою тигров,
Афродита у Делоса выбегает из волн.
Они приходят откуда не ждут их,
Из-под земли и из воздуха – не
ПОстижимые – пока на них не прольется
свет сна…
* * *
тот холодок оттуда
он во мне
он связан звонким шестеричным Е
и шестизначный серафим без крыл
во мне его означил и закрыл
родник печальный иудейских глаз
предания библейского рассказ
вплетается в воронежскую вязь
петляет, стелется родник печальных фраз
журчит затейливо родник
льнёт словно ловит мечет тени сна
сплетая светлые тягучие слова
ловя вздыхая пятна света
влекомое сияющим полуднем лета
Е обратилось в Р,
Р претворилось в Е
пеРЕсеча центр тяжести во мне
РЕкою полноводных дней
шурша вдоль нёба памяти моей
РЕча прохладный водомёт Речей
* * *
триады лет
и безысходность тайны
избытый срок
забытые пути
троичный путь ведущий изначально
к обманному исходу впереди
трагичность век и горечь складок горя
и века трёхступенчатый разрыв
триптих паденья
трёхголосость моря
трилистник тайны
тёмный мой двойник
трёхкратность просьбы
или наказанья
трёхперстие прискорбного пути
двуперстия высокое отчаянье
* * *
у времени обличья нет
безглазым кажется мне чудом
вселенная – ты лазарет
где лечат всех бессильных духом
по капле вытекают дни
в бездонную пустую чашу
какой-то чёрный господин
в кого-то жизнь переливает нашу
и мы как мотыльки у света
или как бабочки в саду
мы мечемся мы ищем выход
мы жадно вырываем дни
или раздавлены раздеты
в больничном мертвенном аду
заглядывая за пределы
предзаданные рубежи
* * *
уловки зла
и злонамерность оскала судьбы
загнавшей в угол
небожителей земли
о – выдох боли
о – глоток забвенья
о – столбененье
перед ликом зла
и тех кто лучше
на колени перед
колючкою пентакля
пентагона зла
свет захлебнулся
без сопротивленья
петля на шее
за плечами крест
свет изнемог на каменных ступенях
ведущих в катакомбы бездн
и светлый каменщик
ты загнан в лабиринты
четВЕртая элегия
…в Бод Гайе я место увидел
где Будда под буддой сидел
и листья протяжно блестяще
трепещущий танец вели
возглас случайный мог лишь усилить их пыл
а в тихие дни воздух спал неподвижно
и шторами листья приспущены тяжестью жара
движенье в них возникало без очевидной
причины словно стая шальная стрижей
вдруг согласно взлетали
приоткрывая: движения смысл –
в будке – дереве созерцанья
но Он видел не видя Он был погружен
в тишину своих мыслей и в темень Себя
не глядя шел к чуду тонкими тропами сВЕта
удаляясь от плотных сплетений ветвей
на край
где виден предел бытия
и открыто неВЕдомое
Он сидел прислонившись к стволу –
в маске молчанья явлен древесный узор
Он был дерева корнем
мужчиной что в женщине тонет
теряя себя
погрузился в древесное Он
время шло ми-
нуя область его созерцанья
Он оставался на месте
лишь лабиринты запутанней стали
указатель утратил свой смысл
иногда раздавался треск дерева
ярый блеск топора да
мелькали пустые глазницы ушедших
капли капали с дерева Он все сидел
в свеем ветхом халате в пыли –
ветхом настолько что лохмотья
висели как листья –
угрюмо и чуждо сидел Он при свете зари
она пришла рано утром с кувшином
клочья тумана висели еще на ветвях
она шла по траве оставляя следы –
словно мысли – незримые
Он сидел обернувшись к Востоку
ночь заплуталась в его бороде
арками поднимались ребра
с глазами ввалившимися Он сидел
со скрюченными ногтями
зверем – скорее – не человеком
но она улыбаясь шла на него
и тень ее двигалась первой
наклонившись кувшин опустила к ногам
кувшин поднимался цВЕтком
из сплетения трав и корней
солнце заглядывало в кувшин
тут Он очнулся
так повествует преданье:
из созерцанья Он вышел
при сВЕте зари взял кувшин с молоком
отпил и собрал воедино
таинственный холод скитаний души
бесконечность которых
замкнулась в тот миг
и взглянувши окрест Он увидел Суйату
осВЕщенную солнцем
ветер мягко трепал ее белое платье
утро мира возникло в тот миг
это было начало и с этого дня
Он вошел в мир сВЕта текущего с
листьев танцующих танец
почек
воздуха гулкого пением птиц –
все вернулось к нему
Он не мог надивиться полноте чувства жизни
погружение в воду смыло опыт
жизнь спокойно ждала впереди
оглянулся родившись внове
Его руки не знали гвоздей боли
не Его бок пробит был копьем
не Его на кресте распинали
ни к огню ни к мечу непричастный
поклонился Он дереву будхи
об одном лишь просил
почитать все живое согласно:
девушку с кувшином молока
танцующие листья будхи –
это было начало
и вот я в Цинане Буд-
да передо мною
в сладко пахнущих тихих нагорьях и скалах
я слежу за Суйатой со звенящими щиколотками
я брожу по заброшенному монастырю
мимо каменных – в память умершим жрецам –
пагод в храме с четырех воротах Буд-
да умиротворенный
четыре мраморных Буд-
ды благословляют четыре стороны сВЕта
Его ВЕличие коснулось меня
Его улыбкой я окружен
и маленький храм пупом стал ВсЕленной
* * *
эти смех и эти слёзы
а потом стихи и проза
эти грустные морозы
в белом инее стена
эти горькие слова
где-то это мне приснилось
подгляделось и забылось
прогляделось из окна
вы везли меня далёко
взгляд затерянный за оком
горизонта без границ
и далёки и жестоки
где-то на высокой ноте
голос жалобный затих
и спокойны и жестоки
не торопите вы сроки
повезли меня далёкой
и смешною недотрогой
я сижу в чужом купе
а когда возок споткнулся
толконулся у порога
посреди чужого дня
не сказали вы ни слова
вам не страшно за меня?
* * *
я дверь открыла в звездный лабиринт
где небо было снежная пурга
и эфемерной стала та стена
что возвышалась между мной и миром
я дверь открыла
звездная пурга
запорошила все нарывы зла
прикрыла все ожоги и разрывы
меня как дерево иззябшее накрыла
в лицо мне тычась холодом участья
усталым взглядом долгого причастья
к безмолвному паденью с неба вниз
воздушным лабиринтом лжи