Владимир
Беляков

Раз, два, три, четыре, пять –

Вышел зайчик погулять…

Детская считалочка

 

Часть 1 в № 19 (619) от 1 июля 2023 года

 

Глава V

Какая дуэль без секунданта

 

Сене Зайчикову снились героические сны. Там он партизанил, общался по-иностранному с роскошными, не местной красоты женщинами. Раскованно, но сдержанно совершал различные подвиги.

Потом, на работе, обрывки смутных фраз мешали, как остатки жилистого антрекота в зубах.

– Либештод, авант ла леттре, – шептал Сеня, купорося стены. – Что бы это могло значить?

Как-то в субботу солнце, забравшись повыше, устроило совместно с южным ветром оттепель. Куржак на окнах стаял. Воробьи очухались и бойко зачирикали. Смутное беспокойство тронуло Сеню.

Он внимательно осмотрел своё холостяцкое хозяйство. Всё вроде на месте: кастрюли на полках чисты, рейсмус сыт, инструмент наточен, «Персей и Андромеда» Рубенса, выдранная из «Огонька», висит над лежанкой не криво, стол протёрт и пуст, на полу дорожка пахнет снегом, но что-то не так! И тогда Зайчиков решил навестить задушевную подругу – буфетчицу Машу.

В создании Машиной красоты участвовали дед – итальянец из сосланных карбонариев, бабушка – китаянка из Владивостока, отец – кондовый сибиряк с Витима – и мать, которую комсомольским ветром занесло из Молдовы. Других предков имели и разбойных, и удалых.

И вот к этой роковой красе достался Маше и характер простой русской бабы: терпеливый и не знойный. Чтобы муж был обстиран, сыт и в меру пьян, так как представить себе трезвого мужчину Маша не могла, специальность не позволяла.

С Сеней они пели популярные песни и целовались не из-за знойного желания, а просто так – по взаимодушевному притяжению. Снег оседал. Сеня брёл, печатая серые следы мохнатыми коровьими ботинками, озираясь на непривычную погоду. И все кругом вертели головами, как таёжные трудяги на отгулах. Ноги женщин лоснил тугой капрон. Пахло духами, весной и беззаботностью.

А на Машиной кухне сшибались чувства так, что посуда звенела. Там, вперив в хлипкий буфетный столик гвардейские локти, мордовали друг друга лукавством представительный, как грузинский князь, геронтолог Конибуйский (он частенько пивал чачу с долгожителями Кавказа, выведывая их секреты, и потому считал себя почти грузином, ему сорок лет, былые формы оплыли, но не потеряли авантажности) и осветитель театра теней Зиновий Умилякин – толстый и красивый гренадёр-забияка.

– Празднуете, да? – глупо ухмыльнувшись, брякнул Сеня.

– А ты уже знаешь? – обрадовался Конибуйский.

– О чем?

– У меня сегодня день рождения!

– Скажите, пожалуйста, какое событие! Весь Ухдрюйск в ажиотаже! – с плохо скрытой завистью сказал Зиновий Умилякин.

– Ой, правда, мальчики! Что же вы мне раньше не сказали?!

Конибуйский надменно глянул на соперника:

– Запамятовал, Машэнька! Извыни пожилого чэловэка.

– Ну уж, вы скажете!

Зиновий Умилякин вздёрнул подбородок.

– А на улице оттепель, – встрял Сеня.

– Правда, что ли? – равнодушно сказал Конибуйский, взглядом пытаясь опрокинуть горчицу на импортные брюки Умилякина.

– Я, наверное, пойду, – промямлил Сеня.

– Нет! Посиди ещё! – вскричали претенденты. Им хотелось иметь Сеню как буферное государство. Во спасение шаткой неопределённости.

Зайчиков в замешательстве осел на табурет. Маша подмигнула ему и индифферентно уставилась в потолок.

«Вот влопался», – подумал Сеня и, совсем смешавшись, ляпнул:

– Маш! Давай поцелуемся, что ли?

Маша всплеснула ладошками и чмокнула его в щёку.

– Как это? – растерялся Конибуйский.

– Вы это бросьте! – строго сказал Зиновий Умилякин.

– А что? – Сеню понесло.

«А ведь побьют!» – отвлечённо соображал он.

– Помню аналогичную историю, – начал Зиновий Умилякин.

– Гад ты исторический! Тэнь отца Гамлета – вырождэнная! – прошипел Конибуйский, зардевшись, как молодая доярка на январском морозе.

– Кто тень? – кротко спросил Зиновий Умилякин, кровно обидевшись за профессию.

– Ты!

– Я? – Зиновий Умилякин неторопливо достал шуршащий крахмалом, обильно политый духами «Мэн» платок.

– Ыи-и! – по-янычарски взвизгнул Конибуйский, выхватил платок, смачно харкнул в него и втоптал в пол, как окурок.

– Пойдём выйдем, ублюдок, – заорал Зиновий Умилякин.

– Зачэм? – спокойно спросил Конибуйский.

– Бить буду! – зловещим шёпотом сообщил Зиновий Умилякин.

– Вот ыды и бэйся глупой башкой о стэнку! – надменно сказалКонибуйский, неумело пыхая сигаретой.

– Ну, пойдем, выйдем!

– Все идите! Все! – чуть не плача, закричала Маша.

– Как всэ? – искренне удивился Конибуйский. – И я?!

– Все!

Конибуйский недоуменно глянул на Зиновия Умилякина.

– Пойдём скорее, дорогуша! – радостно торопил его Умилякин.

– А ты сиди. Будут они мне сражения перед окнами соседей устраивать.

Зиновий Умилякин сел.

– Только смэрть нас рассудит! – возвестил Конибуйский. – Дуэль!

– Это мы завсегда могём! – кровожадно согласился Умилякин.

– А кто будет секундантами? – спросил Сеня.

– Ты! – решил Конибуйский.

– Но их же должно быть двое.

– Этого мне только не хватало! И так позора не оберёшься, – возмутилась Маша.

– Делов-то куча, ты и один не соскучишься! Это быстро и очень легко, – беззаботно сказал Зиновий Умилякин.

– Ну хватит, выметайтесь!

По проспекту они шли молча, сжимая Сеню литыми плечами. Начищенной сковородой сверкала луна. Жутко скрипел лёд.

– Когда? – спросил Сеня.

– Завтра, – сказал Конибуйский.

– Сейчас! – решительно заявил Зиновий Умилякин.

– Лучше завтра.

– Почему?

– Так принято. На рассвете, за городом, укромно, – объяснил Сеня.

– Ищи его! – буркнул Зиновий Умилякин.

– Нэ надо, гэноцвале!

– А какое оружие изберёт оскорблённый? – блюл протокол Сеня.

– Я его так избавлю от полноценной старости. Пусть сосёт валидол и пишет завещание.

Конибуйский напыжился и процедил:

– Завтра в дэсять в городском паркэ. На танцплощадкэ! Да нэ забудь заплатить алимэнты актрисам, комэдьянт!

– Сеня, скажите этому служителю богадельни, что он сам может выбрать. Всё равно он, кроме столового ножа, никакого оружия в руках не держал.

– Спокойной ночи, Сеня! Завтра в дэсять я убью это театральноэ нэдоразумениэ кухонным ножом.

И Конибуйский гордо унёс себя в ночь.

– Надо же, какой спесивый старикашка! Я же его солёным огурцом зарежу. До свидания, Сеня! Не опаздывай на комедию.

Той ночью Сеня Зайчиков почти не спал.

Время тянулось, как почтово-багажный поезд, подолгу застревая на каждом часе. Сене казалось, что это он выйдет утром к барьеру.

В балке тревожно метались тени. Это знаменитые дуэлянты и бретеры прошлого нервно расхаживали из угла в угол, тренькая шпорами, шурша плащами. Пахло седельной кожей, перегаром бургундского и духами «Мэн».

– Чёрт побери! А ведь это я должен принести им оружие.

Сеня метнулся к полке с кастрюлями. Имелся только один нож – им резалось всё. Голубая пластмассовая ручка ничем не напоминала эфес кинжала.

– Займу второй у соседки, – решил Сеня, – только как же я их понесу? В кармане, что ли?!

Сеня вспомнил ларцы для дуэльных пистолетов и признал годным старенький футляр от скрипки, в котором таскал обычно альфрейный инструмент. Вытряхнув кисти и шпатели, он тщательно отскоблил потёки краски и протёр скипидаром истёртый дерматин. Затем завернул нож в новенькое банное полотенце с игривыми оранжевыми полосками и уложил свёрток в футляр осторожно, как укладывают в постельку кукол маленькие девочки.

Футляр разбух от гордости. Сеня же сник и как-то неожиданно уснул – глухо, без героических снов.

Утро навалилось на город по-зимнему – не спеша.

Романтическое настроение Сеня заспал, побриться не смог, потому что отключили энергию, а позавтракать просто не успел.

Вчерашняя логичность дуэли казалась смешной и неловкой до жаркой неприятности в ушах. Он не мог представить себе солидных, хорошо одетых мужчин, тыкающих друг друга кухонными ножами.

– Надо отговорить их, что они, одичали совсем от любви? Машку позвать или милицию? За идиота посчитают! Скажут: «Иди проспись», – рвано соображал Сеня, поспешая в городской парк.

Танцплощадка была пуста, как сцена перед спектаклем. Сеня протопал, высоко поднимая колени, в центр нехоженой белизны и замер в волнении. Белый круг казался необъятным, а сам он до неприличия маленьким и неуместным.

Так прошёл час – длинный и глупый.

Изумлённо ахнул пролётный ворон. Скоро он вернулся с дружками. Чёрные наглецы расселись на заборе. Похоже, они приняли Сеню за клоуна на арене и потешались как могли.

– У, подлюги безбилетные! – оскорбился Сеня и вытряхнул из футляра дуэльное оружие.

Ножи сине сверкнули. Вороны пожали крыльями и улетели, а Сеня, вспомнив, что нож соседский, долго копался в снегу – злой, промокший и голодный.

 

Глава VI

Своя партия в оркестре

Иногда Сеня праздно мечтал о том, как он небрежно подходит к белому роялю «Стейнвейн», привычно откидывает фалды фрака, садится, по-жокейски держа спину, прикрывает глаза, и … пальцы дотошно точно лепят звучные аккорды.

Увы и ах! Слух Сени Зайчикова даже не зачинался. Но однажды поздней осенью, когда лёд и грязь коростой покрывают землю, а тайга скромно сереет себе на горизонте, Зайчиков исполнил всё-таки свою партию в оркестре.

А случилось это так.

Сеня бежал, скуёжившись в широком плаще, ладить деревенскую мебель всё тому же прорабу-десантнику запаса, специалисту по самбо, каратэ, джиу-джитсу, ниндзя, капоэйре и ещё чёрт знает чему.

В ларьках торговали пивом, но Сеня отрицательно покачивал музыкальным футляром. Эта штуковина и решила всё дело.

Директор кладбища Авраам Петров – чрезвычайно деятельный и авантажный, стриженный под Паганини и такой же таинственный, наскочил на Сеню чёрным стервятником, облапив его по-родственному, задушевно.

– Дорогуша Сеня! Как ты живёшь? Это же неприлично! Иди сюда – стой там. Я тебя угощу компотом, и ты выздоровеешь. Как драгоценное здоровье твоей супруги? Ах, извини, пожалуйста! Я совсем забыл. Но это в принципе не важно. Ты мне сегодня нужен. Плачу наличными – согласно уставу караульной службы. Жмур срывается – слабаешь на тарелках.

Зайчиков зарделся, как двоечник, получивший пятерку, скромно потупился и тихо сказал:

– Авраам, ты же знаешь…

– Ерунда! Не колыхай пространство. Тарелки – это не сенокосилка. Идём скорее – там уже выносят. Рядом будет альт – он толкнёт, когда надо.

Сеня бежал за стремительным Петровым и волновался.

Авраам Петров был невозмутим.

– Что? Вынесли! Зачем? Нас ждут? Мы на месте! Коленька, присмотри за ним. Он дикий. И… раз.

Чистые скорбные звуки врезались в тишину.

– «Шопен!», – уважительно подумал Сеня, но тут его саданул в бок Коля – мужчина нервно-спортивного склада в дубленке. Сеня засуетился и звякнул тарелками.

– Слабо! – буркнул Коля. – Громче и задушевнее! И снова врезал Сеню локтем по рёбрам.

Зайчиков развёл руки и вдарил. Родственники покойного вздрогнули, истошно заголосила вдова. Коля одобрительно хрюкнул.

Сеня воодушевился. Тарелки гремели, заглушая все звуки мира. Знакомые из толпы смотрели на него пристально и изумлённо. Сеня чуть было не застеснялся, но музыка захватила – ведь он первый раз внутри её.

Коля уже не толкался.

– Считай такты, – сказал он.

– А сколько?

– Потом.

– Ладно.

– Кочумай! – скомандовал Авраам Петров, и Сеня догадался опустить тарелки.

Жмур-команда скромно отступила к сараю. Все закурили, только Сеня мучился с тарелками.

– Да брось ты их, – сказал Коля и протянул Коле пачку «Беломора».

– Не-е, я сигареты.

– Слабо, не продирают.

– А кого хоронят?

– Чёрт его знает.

Большой барабан – мужик дородный с нелепо маленькой рыжей бородкой а-ля Ришелье – сплюнул окурок и объявил:

– Лабухи! Сегодня вечером свадьба.

– Отлабаем, – решил Авраам Петров. – Ты тоже с нами пойдешь.

– С тарелками?

Музыканты неприлично случаю заржали.

– Оператором будешь.

– Это как? – испугался Сеня.

– По-китайски, – разъяснил Авраам Петров. – Будешь караулить водку за нашим столиком и вертеть ручки усилителя. Можешь нами подирижировать, если нажрёшься.

– А если я не то накручу?

– Он всё равно не пашет. Крути и кушай салаты.

– Пошли! – скомандовал Авраам Петров.

Машина с вдовой и венками дёрнулась вперед. Родственники и любопытные кинулись за ней.

– Стучи! – рявкнул Коля.

И Сеня пошёл, размахивая медными тарелками, стараясь не влететь в глубокие лужи. Музыканты растянулись. Сеня слышал только большой барабан и подделывался под его буханье.

Сене очень нравилось быть музыкантом

На кладбище противный ветер трепал голый чапыжник. Голубые оградки грубо торчали из пожухшей травы. Сеня освоился и только изредка бацал не в строчку. Музыкантов это почему-то забавляло. Они одобрительно поглядывали на Сеню, улыбаясь профессионально скорбно.

Сильно поредевшая толпа провожающих топталась в жирной жёлтой глине, тупо уставившись в могилу. В унисон посвистам ветра причитала вдова.

Распорядитель – мужчина гвардейского типа, но без усов, произнёс короткую речь, из которой Сеня понял, что усопший был примерным семьянином и героем торгового труда. Усадив безутешную вдову в чёрную «Волгу», распорядитель вернулся отругать могильщиков за недостаточное усердие.

Авраам Петров погрозил им маленьким костлявым кулачком и строго сказал:

– Лишу премиальных! В святых местах не халтурят.

– Отменно сказано, – заметил Большой Барабан.

– Не хами, – одёрнул его Коля.

– Ладно.

Нежно ухватив распорядителя под локоток, Петров увёл его за ближайшую оградку, в которой железно гремели под ветром выцветающие венки.

Распорядитель выразительно жестикулировал и закатывал глаза в низкое хмурое небо. Авраам Петров нежно поглаживал его по плечу, снимал невидимые пушинки с бобрового воротника. Взгляд его был печален и мудр. Распорядитель обречённо махнул рукой и достал конверт «Авиа».

– Всё! – сказал Большой Барабан. – Финита всей комедии. Пошли, мужики, в автобус.

Спортсмен Коля сунул мундштук в карман рыжей дубленки и стал деловито вытряхивать слюну из альта.

Сеня, ошалев от наплыва новых ощущений, озирал мир философски.

С кладбищенского бугра город смотрелся вызывающе нарядно. Девятиэтажки белели, как хорошо вычищенные зубы. Скромно чернел частный сектор. Светлая лента дороги соединяла поселения живых и мёртвых.

– Километров пять от роддома до могилок, – подсчитал Сеня и полез в автобус.

 

Глава VII

Свадебный генерал

Зал ресторана «Сугроб» напоминал аэродинамическую трубу, раскрашенную серым и розовым. Высоковатные звуки оркестра сносили со столов фужеры, срывали с лиц разгорячённых дам прелые слои косметики.

Свадебный стол простирался вдоль глухой стены, столики вольных гуляк – у сплошной броневитрины. Их разделяла влажная бетонная полоса, похожая на взлётно-посадочную. Там осуществлялись контакты, танцы и мордобой. В зеркальном «предбаннике» румяными кариатидами торчали грудастые милиционерши ведомственной охраны, а в заложенную толстым брусом дверь рвалась неохваченная праздником и теплом публика Ухдрюйска.

– Горько! – строго сказал распорядитель. Это был тот же безусый гвардеец.

– Профессионал! – уважительно подумал Сеня.

Молодые целомудренно качнулись друг к другу.

А стол мерцал захватанным стеклом и никелем. Жирно блестели колбасы, янтарно потела осетрина, закисал салат «Столичный», стыли сочные антрекоты. Из винегрета уже торчали окурки, а молодой непьющий брат невесты медленно сползал в душные глубины небытия. Его белобрысые волосики намокли, носик заострился, руки спали.

Споившая его дама с лиловой поролоновой розой на плоской груди растроганно гладила эти сырые пёрышки, приговаривая:

– Куда же ты? Бройлер мой сопливенький! – мысли её путались, и, отхлебывая из бокала коктейль «Адмиральский» – смесь из водки, шампанского и портвейна «Кавказ», она визгливо вскрикивала, – за здоровье именинника!

Музыканты, отыграв «Ах, Одесса – жемчужина у моря», вернулись за столик.

– Ты что не пьёшь водку? – отчаянно зевая, спросил Коля.

– Я только пиво пью, – сказал Сеня.

– Как это? – удивился Коля и даже перестал зевать.

– Ну она же горькая!

– Ну ты даешь! Настоящий живой пивоман.

– Работа у вас интересная, – поспешил переменить тему Сеня.

– Не будь пошляком. Это не работа, халтура, скука смертная и всегда одинаковая. Вот сейчас по расписанию должна быть драка.

Сеня недоверчиво качнул головой.

Шёл период первых неловких тостов.

Жених очаровывал всех ненавязчивой молчаливостью. Русая чеховская бородка обрамляла смущённую улыбку. Невеста была тонка, скромна, сидела тихо и прямо.

Солидные мужчины руководящего типа и припаркованные к ним жены, увешенные тускло-весомой бижутерией, высокомерно косились на богемную молодёжь, притихшую от непривычного обилия жратвы и начальства.

А по залу скользили блики от зеркального шара и валко косолапил, бряцая фототехникой, репортёр Мефодий Фужеров.

– Уже надрался, Федя? – приветствовал его Авраам Петров. – Иди к нам. Успеешь ослепить гостей.

– Не-а, – с сожалением мотнул головой Мефодий Фужеров, – потом они нефотогеничными будут.

Музыканты сидели за служебным столиком, деловито обсуждая план работы на декаду, исходя из объявлений местной газеты «Гудок Севера».

Тощая, почти молодая девица прорвалась сквозь скрежет и лязг приборов:

– Товарищи! Предлагаю тост, – девица забыла, что хотела сказать и ляпнула на авось, – давайте выпьем за… чтобы не было бактериологической войны и разных других заразных эпидемий! – Она сама не ожидала такой концовки.

– Да! А также за санэпидемстанцию, кожно-венерический диспансер и двухнедельные курсы по борьбе с грызунами, – поддержала её длинноволосая художница в клетчатом макси.

Мужчины загоготали.

Гул голосов, шарканье ног, звон ножей и вилок сливались в шум, похожий на вокзальный.

В этой благостной тишине вдруг грубо вздыбился столик вольных гуляк. Над ним, раскорячив руки, сгорбились два могутных бородача.

– Сомну падлу!

– Утри морду, щенок!

Стол в их руках прыгал, как растерянный пёс. В кулаке рыжего парня блеснула вилка.

– Ах ты, сучья порода! – взревел чернобородый и шмякнул бутылкой водки о край стола.

В звенящую паузу шагнул лётчик, лениво стоявший до этого у дверного косяка. Коротким ударом он послал чернобородого отдыхать под батареи, а сам всё так же равнодушно притулился у двери.

Толпа облегчённо охнула. Оркестр грянул «По аэродрому».

Всё смешалось.

Ослабли частнособственнические инстинкты. Верные мужья опомнились от многолетней спячки. Благоверные жёны, ощутив забытую нежность, яростно наслаждались моментом, готовые продлить его на всю оставшуюся жизнь.

За пустым столом отдыхал головой в салате юный родственник невесты. Рядом с ним обличающим восклицательным знаком торчал плешивый человек в чёрном. Губы его бесшумно извивались, словно дождевые черви на сухом песке. Было непонятно, то ли он ворчит на соседа, то ли пережёвывает колбасу. Он смотрелся столь же неуместно на этом празднике жизни, как кирзовый сапог на полированном серванте.

Плоскогрудая совратительница малолетних покорно стояла, прижатая к стене рослым парнем в расстёгнутой до пупа абрикосового цвета рубахе. Свободной рукой он отдирал розу. Швырнув затурканный цветок в блюдо с застывшими пельменями, парень сгинул в туалет. Дама плюнула ему вслед и воинственно оглядела зал.

Свадьба шла вразнос.

Уже голосили про Стеньку Разина, уже какая-то дурёха визжала о жизни поломатой, уже дали по морде парню в абрикосовой рубашке, а он забыл кто и потому шатался по ресторану озадаченный.

Сеня выпил две рюмки водки и раздухарился. Причём настолько, что почувствовал себя тем самым свадебным генералом, который… Впрочем, дальше этих чувствований его ошарашенный белоголовой мозг не желал верить. Его в четвёртый раз подряд вытаскивала танцевать седая дама в платье серой парчи, с ниткой жемчуга на холёной шее, уже исчерченной тонкими морщинами. Они уже совсем забыли про свадьбу и перешли на «ты».

– Ты знаешь, Сенечка, кто мой муж?

– Не знаю.

– Сволочь паршивая! Подожди меня, Сенечка, я сейчас.

Тут Сеня вспомнил, что он оператор, и пошёл крутить ручки усилителя.

– Ну как? Клёво? – спросил его Авраам Петров.

– Ага, – сказал Сеня.

– Пойдёмте ко мне в гости, дружищи! – задушевно сказал режиссёр «театра теней» Ветеринаров, нежно поцеловав в щёку Авраама Петрова.

– А как же! Хоть десять раз.

Мысль Ветеринарову понравилась, и он решил её развить. Встав в позу Герольда, завопил:

– Дорогие собутыльники и новобрачные! Пригла-а-ашаю всех в гости… – последнее его слово вылетело очень быстро, потому как режиссёр отхватил плюху.

– Идиот! Чем мы будем угощать такую ораву? – очаровательно улыбаясь, спросила его жена.

– А что? – сконфузился Ветеринаров. – Будет очень мило и весело.

– Тебе и так будет весело, – пообещала жена, особа страстно влюблённая в мужа, а потому ненавидящая актрис, художниц, поэтесс, продавщиц, милиционерш, поварих и вообще всех, кто мог стать потенциально хотя бы любовницей обожаемого чада.

– Такую идею загубила! А ну её за кулисы. И всё равно! – заорал он. – Пойдёмте куда-нибудь. Скоро эту богадельню прикроют, но не оставим же мы на произвол судьбы наших горячо любимых новобрачных. Собирай огрызки! – В его голосе зазвенел профессиональный режиссёрский металл.

И началась срочная эвакуация. Официантки спасали нетронутые блюда. Гости рассовывали по карманам ножи и вилки. Это считалось хорошим тоном.

Сеня растерялся. В руки ему сунули большой пластиковый пакет с колбасой и пирожными, а в рукав плаща мёртвой хваткой вцепилась тощая барышня уже без розы. Она почему-то звала его Васей и счастливо смеялась при этом.

– Ну поцалуй меня, Васенька!

– Отстань ты от меня!

– Что? Уже не жа-а-ла-ешь? – обиделась девица. – А я вот тебя поцалую.

Она подпрыгнула, охватила шею неожиданно сильными руками и со стоном впилась Сене в губы.

Над городом качался серебряный шар луны. Голоса звенели высоко и отрешённо. Пятна морей на спутнике казались следами скафандра космонавта Армстронга.

– Истоптали старушку! – обиделся Сеня.

Кто-то широкий преградил им дорогу.

–Ты что же, сука, со мной договорилась, а пошла с другим?

– Господи, Васенька! Ты что ли?

– А что это за фрайер? – квадратная тень угрожающе надвинулась.

– А я жениться на ней хочу, – неожиданно для себя буркнул Сеня.

– Чт-о-о-о?!

– Подержи колбасу! – Сеня сунул пакет ошарашенному парню и рванул вперёд. Но его тут же подхватили под руки и потащили неизвестно куда…

Сене было легко и хорошо. Ноги в летних туфлях скользили и разъезжались по мёрзлой грязи, деревенели пальцы и смерзались веки, но впереди уже маячил, сверкая огнями, как пароход у пирса, силуэт семейного общежития № 47. Женщины, тащившие его под локотки, горячо и весело лопотали в оба уха, и сам он орал что-то вздорное. Едва они борзой тройкой затопотали по хрустящим ступеням высокого крыльца, как дверь с визгом распахнулась и прямо на Сеню скатилось что-то большое и пёстрое.

– Это ты нарочно? – строго осведомился Сеня.

– Что ты, Сенечка, совершенно случайно. Точнее, меня спустили с лестницы, – весело сообщила буфетчица Маша.

– За что?

– Чёрт его знает! Там Мефодий выступает.

– А! Ты не ушиблась?

– Ну, какая ерунда! – Машенька поддернула юбку. – Пойдём на кухню.

Там было славно. В углу скромно питались холодцом новобрачные. В бесконечном засосе мучилась незнакомая пара, а на электрической плите «Луч» восседал, засунув ноги во включённую духовку, поэт Нефёдкин и, ни к кому не обращаясь, взрёвывал стихами:

 

 

– Слазь! – сказал Сеня. – Моя очередь.

– Меня Машенька не любит, – грустно признался Нефёдкин, – а я её люблю, а она меня недолюбливает.

– Зарэжу! – кровожадно сказала Машенька. – Я вооруженная сила.

Она бросила хлебный нож и налила две полные стопки водки.

– Пей, Сенечка, сегодня свадьба, – грустно сказала Маша.

И Сеня покорно выпил. И вновь возгордился от мысли, что он и есть тот самый. Свадебный. Генерал.

Новобрачные переглянулись о чём-то своём и пошли по длинному коридору. Далеко и нелепо из стены торчала электрическая лампочка. Круг света беспощадно, как в операционной, оголил грязную стену, из ран которой выпирали порванные сухожилия дранки. Две маленькие фигурки – чёрная и белая – появились в этом круге и замерли в долгом поцелуе. Сеня уставился в тёмный проём двери, похожей на экран, на котором показывали старый немой фильм про любовь. Неожиданная ревность, как изжога, скрутила его.

«Старею, – с горечью подумал он, – вот уже и тридцать шесть».

А в бесконечном страшном коридоре уже сменился кадр. В круге света стояли дама в сером парчовом платье до пола и чёрный плешивый человек. Он резко махал руками, и это напоминало бой с лампой. Дама медлительно склонила голову ему на плечо, и тот перестал дёргать конечностями. Так, обнявшись, они двинули прямо на Сеню, стремительно вырастая, как паровоз на экране.

«Ну вот! – подумал Сеня. – Та огненная женщина с помидорами в сетке так бы не поступила».

Он слез с печи и побрёл на улицу. Его догнал Авраам Петров.

– Каждый труд в нашей фирме тщательно оплачивается, – сказал он значительно и вручил Сене хрустящий четвертак.

Мимо пронесли что-то длинное. Оно сдавленно материлось и требовало шампанского. Вся компания втиснулась в туалет. Утробно заухал унитаз, и свирепый голос прорычал:

– Шампанского?! С-ка-ти-на!

В конце коридора бесшумно отворилась дверь. Из чёрной теплоты вскользнули сияющие новобрачные.

«Кажется, у них получилось», – подумал Сеня и сказал:

– До свидания! Желаю вам счастья!

– Что? – удивился жених. – Ах да, приходите завтра! Обязательно. Мы вас будем ждать.

И они растворились в темноте, оставив за собой ударную волну счастья.

Продолжение следует

 

Иллюстрации: работы автора.

 

© Владимир Беляков, 2023.

© 45-я параллель, 2023.