Миниатюры вокруг литературы
Страницы из записных книжек, дневников и рабочих тетрадей
Часть I
* * *
…Ехал я как-то на трамвае от метро «Шаболовская» до Севастопольского проспекта, и на улице Лестева увидел в просвете между домами такое потрясающее солнце, что душа просто не смогла не откликнуться на это стихами! Буквально через несколько остановок у меня родилось восьмистишие: «Господь — не подружка. И лесть Его — / не тронет: Он знает и так, / как классно над улицей Лестева / надраен Им солнца пятак! / И как над плакатом с Ротарою, / гонимые издалека, / пугливой овечьей отарою / бегут сквозь века — облака...» Я понимаю, что по законам русского языка фамилия Софии Ротару склоняться не должна, но некое поэтическое чутьё говорит мне, что в данном случае надо написать именно «с Ротарою», ибо, перекочевав на рекламные плакаты, певица как бы перестала быть лицом одушевлённым и стала просто одним из аксессуаров шоу-бизнеса, который склоняется уже отнюдь не по языковым законам. Да и у языковых законов тоже ведь имеются свои исключения! Недавно вот у нас в Союзе писателей прошло очередное заседание Шолоховского комитета, на котором присутствовали В.Н. Ганичев, В.С. Черномырдин, В.А. Костров, М.Н. Алексеев, Ф.Ф. Кузнецов, И.Т. Янин, А.Ф. Стручков, Е.А. Исаев, Г.В. Иванов и целый ряд других писателей, издателей и учёных, задействованных в издании полного собрания сочинений Шолохова, среди которых был и я. Сейчас как раз вышел первый том этого издания, включающий в себя самый полный и самый выверенный текст романа «Тихий Дон», и А.Ф. Стручков (директор издательства «Московский писатель») рассказал всем, что они долго не могли решить, печатать ли им глагол «нагибаться», как того требует современное правописание, или же — оставить в тексте вариант «нагинаться», как это было написано в рукописи самим Михаилом Александровичем. Победил авторитет Шолохова, и в новом издании романа возвращено стоявшее в первоисточнике слово «нагинаться», что, несомненно, и гораздо колоритнее, и ближе народному слуху. Так что в подобных случаях, я думаю, писатель имеет право доверять своей художественной интуиции больше, чем самым авторитетным словарям, – не зря же ещё Пушкин в примечаниях к «Евгению Онегину» писал, что «не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка».
После окончания заседания мы спустились в располагающийся под нами ресторан «Пегас» на небольшой фуршет, во время которого Виктор Степанович, вспомнив историю с глаголом «нагинаться», сказал, что сильно ошибаются те, кто думает, будто русский народ способен перед кем-нибудь в мире «нагинаться» — если будет надо, то мы ещё и сами можем «понагинать» других…
* * *
…Самая невыигрышная тема для искусства — это счастье. Вокруг всего другого можно навертеть столько страстей! — вокруг трагедии, вокруг безответной любви, вокруг непонимания близкими людьми друг друга и так далее, — а что говорить о счастливой паре? Ну любят и любят друг друга, ну живут и живут себе... Никакого сюжетного развития. Сплошная статика…
* * *
...Глядя на огромное количество лежащих на всех газетно-книжных лотках изданий эротического, а то откровенно порнографического характера, да на идущие по всем каналам TV сексуально насыщенные фильмы и, опять же-таки, эротические и порнографические программы, можно говорить, что на рубеже девяностых годов XX века в России произошла СПЕРМАнентная революция...
* * *
Из случайных рифм:
«Раздуто свободой столицы нутро, / здесь бродят шахидки со смертью в подоле, / больные собаки гуляют в метро, / бомжи замерзают, не чувствуя боли... // Зловонные рты изрыгнут, как картечь, / плевки и проклятья, когда по асфальту / промчит мимо них президентский кортеж, / пыля и сигналя, как ведьмина свадьба. // Повсюду — бездушье, цинизм и обман, / и, перекрывая дорогу к надежде, / кремлёвские звёзды горят сквозь туман, / как страшные язвы — сквозь дыры в одежде...»
* * *
...Один мой знакомый молодой прозаик по имени Андрей Кораблёв написал роман о пьянстве, в главном герое которого легко угадывался он сам, и чтобы не доставлять этим горьких минут своей матери, сдал его в одно известное московское издательство под псевдонимом «Андрей Быков». Спустя некоторое время, когда его книга была уже почти готова к выходу, в это же издательство пришёл другой молодой прозаик по имени Андрей Быков, принёсший им для печати свой роман о свальном грехе. Ему говорят, ты придумай себе какой-нибудь псевдоним, а то в издательских документах уже значится один Андрей Быков, и может возникнуть ненужная путаница. И тот подумал-подумал – и взял себе псевдоним… «Андрей Кораблёв».
(Включи я эту историю в какой-нибудь роман — и все скажут: выдумка...)
* * *
…В минувшее воскресенье я побывал на торжественном открытии восстановленной в облике 1900-х годов железнодорожной станции «Козлова Засека», в четырёх верстах от которой находится музей-усадьба Льва Николаевича Толстого Ясная Поляна. Специально к этому дню МПС пустило из Москвы до «Козловой Засеки» скоростную электричку, первыми в которой предоставили возможность проехать писателям России. Так что в 8.30 утра я уже был на Курском вокзале, а в 9.00 мы отправились в гости к Толстому. В нашей делегации были В.Н. Ганичев, В.Г. Распутин, С.А. Небольсин, Г.В. Иванов, И.Т. Янин, Н.М. Сергованцев, С.В. Перевезенцев и многие другие... Моё место оказалось рядом с М.Н. Алексеевым и В.В. Карповым. С Алексеевым я встречаюсь довольно часто — он бывает на наших секретариатах, участвует в различных поездках, а вот с Карповым виделся всего несколько раз — в частности, на Пленуме СП в Моздоке...
Владимир Васильевич поведал, что пишет книгу воспоминаний о писателях Переделкина — В.П. Катаеве, Евг. Евтушенко и всех, с кем он там встречался, а Михаил Николаевич рассказал, как в 1951 году рукопись его романа «Солдаты» прочитал Александр Фадеев, который должен был вести Совещание молодых писателей. Рукопись ему понравилась, и он хотел о ней говорить на Совещании, но накануне ушёл в очередной запой, и Совещание пришлось вести Алексею Суркову, который не читал ничего. Чувствуя свою вину, Фадеев некоторое время спустя позвонил в журнал «Сибирские огни», и роман «Солдаты» был немедленно там напечатан. В те годы публикация в любом общероссийском издании сразу же становилась известной всему СССР, так Михаил Николаевич получил известность и был принят в Союз писателей.
Увы, сегодня о «Сибирских огнях» уже никто и не помнит, и публикация в них не даёт автору практически ничего, я это по себе знаю...
…Через два с половиной часа мы вышли на «Козловой Засеке», где я встретил приехавших туда день назад на ежегодные толстовские чтения Валентина Курбатова, Бориса Евсеева, Михаила Петрова и Владимира Личутина. Тут же был Вячеслав Дёгтев, который успел надрать в пристанционном садике яблок и угощал ими всех встречных, уверяя, что в них содержатся атомы Льва Толстого. «Он же тут столько раз бывал, часами ожидал поезда, что же он — ни под одну яблоню ни разу не поссал? Так что его атомы наверняка присутствуют в этих деревьях, а значит, и в этих яблоках», — с деловым видом объяснял он свою гипотезу…
…Позже, слушая водившую нас по усадьбе работницу музея, я отметил тот факт, что в отличие от большинства биографов Толстого, обвиняющих его жену в жадности к деньгам и нежелании разделять филантропические идеи мужа, яснополянские экскурсоводы говорят о Софье Андреевне чуть ли не с упоением. Мол, попав восемнадцатилетней девушкой в дом писателя, она вынуждена была взвалить на свои плечи и ведение хозяйства, и воспитание множества детей, а главное — переписывание, редактирование и издание рукописей мужа. Да при этом ещё должна была не забывать, что она — женщина...
(Кстати сказать, литературные мэтры обычно очень любят напоминать начинающим тот факт, что Толстой двенадцать раз переписывал роман «Война и мир», но почему-то никогда не уточняют, что делал он это в основном руками своей жены...)
* * *
…Набирая как-то на компьютере текст одной из статей, я случайно затронул пальцем лишнюю букву на клавиатуре и вместо слова «литература» набрал «литературва». Я, конечно же, сразу исправил эту ошибку, а сам между тем подумал — а не точнее ли это «неправильное» слово выражает внутреннюю сущность нашей сегодняшней литературы, в которой стало слишком много от стервы, курвы, и оторвы?..
* * *
…Практически весь минувший день целиком ушёл у меня на одно-единственное мероприятие — в эти дни во Всероссийском Выставочном Центре проходит очередная книжная ярмарка, и в её рамках на сегодня была назначена встреча редакционного коллектива и авторов «Литературной газеты» с читателями и прессой. Был приглашен на эту встречу и я, причём, меня поставили в списке выступающих первым номером, так что пришлось выходить к трибуне и начинать разговор с залом. Потом выступали поэт Владимир Костров, политолог Александр Ципко, главный «ёфикатор» России Виктор Трофимович Чумаков (он добился того, что с 2004 года «Литературка» печатает все материалы с буквой «ё»), критик Лев Пирогов, поэтесса Инна Кабыш, редактор шестнадцатой страницы «ЛГ» Евгений Обухов, а также другие авторы и сотрудники «Литературки». Поэтесса Нина Краснова не удержалась, чтобы и тут и не исполнить свои озорные частушки, спев среди прочих такую: «В индийском городе Мадрасе / меня топтали на матрасе. / А как увижу я матрас — / так вспоминаю про Мадрас!..» (А вот на проходившей недавно в Доме национальностей презентации сборника поэтов, выступавших в прошлом году возле памятника Маяковскому, она исполнила ещё более откровенный куплет: «А под Егора тракториста — / я разов ложилась триста. / Не искусен он в речах, / но зато — какой рычаг!..»)
* * *
…Встал сегодня ни свет, ни заря и от наличия этого неожиданно появившегося свободного времени подсел к компьютеру. В голове второй день вертится название романа Джона Голсуорси «Сага о Форсайтах», в котором стопроцентно прослушивается сегодняшнее интернетовское слово «сайт», так что его можно обыграть и как «Сага о вор-сайтах» (то есть — сказание о web-сайтах, занимающихся воровством чужих материалов, или распространяющих рекомендации и инструкции для хакеров), и как «Сага о ворс-сайтах» (то есть некий пресс-релиз, воспевающий технологию выработки каких-то ворсистых изделий), и как «Сага о форс-сайтах» (история о каких-то форсящих или, может быть, форсированных сайтах), и как «Сага о форт-сайтах» (поэма о сайтах оборонно-фортификационного значения, рассказывающих о крепостях и фортах, или, может быть, о сайтах, посвященных играм типа «Форт Баярд»), и как «Сага о Форд-сайтах» (т. е. повествование о сайтах, посвященных людям семейства Форд и автомобилям марки «Форд»), и как «Сага о Word-сайтах» (реклама сайтов мирового значения — политика, экономика, глобальные проблемы человечества и т. п., а также о сайтах, рекламирующих программу «Word»), и как «Сага о флор-сайтах» (рассказ о сайтах, посвящённых мировой флоре — т. е. цветам, травам и другой растительности), и как «Сага о фонд-сайтах» (каталог и реклама всевозможных фондов и бирж), и как «Сага о фарс-сайтах» (описание каких-либо сайтов-обманщиков) или же, допустим, как «Сага о фарм-сайтах» (то есть рассказ о сайтах фармакологической направленности).
* * *
…После обеда съездил ненадолго на работу в Правление, а оттуда — на курсы маркетинга (хочу повысить свой уровень, чтобы разбираться в современных процессах). По пути мне всё время лезли в голову какие-то рифмы, типа: «Отошли года стагнации, / век свободы у дверей. / Что ж ты дремлешь, совесть нации? / Просыпайся поскорей!..» А ещё такие: «У дороги Чубайс, / у дороги Чубайс / в первый — раз не красуется. / От тревоги чудак, / как последний чувак, / побледнел и осунулся. // Губы мелко дрожат, / руки треплют пиджак, / глазки бегают быстрые. / Ехал он, точно шах, / вдруг откуда-то — ж-ж-жах!!! — / в «мерседес» кто-то выстрелил...» А также начало стихотворения или даже какой-то поэмы с палиндромическим названием «Кит-еретик»: «Кит — был старый и неуклюжий, / приобрёл за года гастрит. / Океан называл он лужей / и не верил, что есть Гольфстрим. // Молодняк, округляя глазки, / рвался в поиски — смел, удал. / Ну, а он лишь ворчал: «Всё — сказки! / Кто Гольфстрим этот САМ видал?..»
* * *
…Последнее время мне всё больше стали нравиться всевозможные аллитерационные, палиндромические или анаграммные эффекты русского языка, открывающие какие-то таящиеся в нём дополнительные грани, — ну, например, как вот в этом фрагментике, демонстрирующем самостоятельное звучание случайно стыкующихся друг с другом слогов рядом стоящих слов:
«Наполнив терМОС КВАсом, я бросил взгляд на книжные полки, где выделялись корешКИ ЕВангелий, и, улыбаясь, как САМА РАдость, понюхал расцветавший в горшке жасМИН, СКазав себе: главное в бане — ПАР И Женщины...»
* * *
…Однажды мне вдруг подумалось: «А не постмодернистичен ли по своей природе и сам наш мир? Ведь мы же знаем, что «в каждом человеке сокрыт образ Божий» — разве это не аналог скрытой в тексте цитаты? Таким образом, можно сказать, что человек — это цитата Бога, ибокаждый из нас, как текст скрытую цитату, таит в себе образ Божий...»
* * *
…Глядя на то, что происходит сегодня в нашей стране, и, сопоставляя всё это с многовековым историческим опытом России, невозможно не прийти к выводу, что русский народ способен быть организованным только при воздействии на него какого-либо мощного силового поля — в этом смысле он удивительно похож на металлические опилки, высыпанные на листок бумаги, которые сами по себе будут хоть вечность лежать в виде бесформенной кучки, но зато мгновенно выстраиваются в хорошо видимые (прямо-таки будто вычерченные) линии под воздействием сильного магнитного поля. Без таких вот силовых линий мы тоже пребываем аморфными и бездейственными, а потому нам просто жизненно необходимы либо сильная национальная идея, либо великая цель, либо же, как это ни печально, какая-нибудь продолжительная всенародная беда типа войны, способная напомнить нам, что мы единый народ, сплотить нас и выстроить в чёткие силовые линии…
* * *
...Вместе с выписываемой нами «Трибуной» и несколькими письмами в мой почтовый ящик сегодня бросили также и бесплатную рекламную газетёнку под названием «МИР ИНКОМ», — аналогичные издания последние годы пихают в ящик чуть ли не десятками, прямо хоть судись с ними: забьют его рекламой, а почтальону потом некуда класть письма и выписанные нами газеты... Но в данном случае я заговорил об этом не поэтому. Просто, прочитав случайно название газеты в обратном порядке, я увидел, что оно представляет собой чёткий палиндромический перевёртыш: «МОКНИ, РИМ». Специально, что ли, так придумали?..
* * *
...Ехал сегодня в метро домой и увидел на стенке вагона яркий рекламный плакат, зазывающий всех в один из магазинов кожи, где каждого «ожидают по доступной цене комфортная обувь и элегантные сумки». При этом какой-то неведомый миру остряк вырезал бритовкой в слове «сумки» букву «м», благодаря чему, объявление приобрело довольно-таки оригинальный и даже пикантный смысл, сообщая всем, что в этом магазине их «ожидают по доступной цене комфортная обувь и элегантные СУКИ».
И кто-то после этого будет еще утверждать, что постмодернизм в России не прижился?..
* * *
...Вечером посмотрел по телевизору кусочек какого-то американского фильма, в сюжетную основу которого положен факт заболевание героя СПИДом и масса вытекающих для него из этого трагических последствий. Увы, в мире сегодня насчитывается уже столько страдающих этой болезнью людей, что скоро из них начнут складываться целые самостоятельные сообщества. Прямо этакие настоящие СПИДо-расы. Или же просто — спидорасы…
* * *
…Ездил на днях в Киев вручать премию имени Юрия Долгорукого и привёз из этой командировки три стихотворения. Вообще-то я последние годы почти уже не пишу стихов, так сказать, «в чистом виде», а только как рифмованные элементы моих путевых записей. Вот и на этот раз два первых стихотворения тоже пришли ко мне под перестуки вагонных колёс и хлопанье дверей купе:
«Стоя у окна поезда»: «Я люблю смотреть в окно, / где мелькают быстро-быстро, / как в ускоренном кино — / лес, деревня, речка Истра, / фермы длинного моста... / степь в снегах... берёзок стая... / сердцу милые места... / Русь!.. страна моя святая...»
«Таможня»:«...Ночью поезд вдруг натянется, / будто кто-то крикнет: «Стоп!» — / и в окне предстанет станция / под названьем — «Конотоп». // И хохлацкие таможники шумно ввалятся в вагон, / как отпетые безбожники, / прерывая сладкий сон. // Каблучками звонко топая, / заглянёт в купе одна — / точно ведьма конотопская, / черноброва и стройна. // «Признавайтесь, — скажет, — мальчики, / что таите от меня?..» — / и потрёт о пальчик пальчиком, / будто денежки слюня. // И уйдёт, виляя бёдрами, / всех мужчин в купе сковав, / будто найденные доллары, / мой покой конфисковав...»
А третье родилось в самой столице Украины, которую я почти не разглядел из-за окутавшего её тумана, — мне только показали мимоходом из окна машины гимназию, в которой в своё время учились Михаил Булгаков и Константин Паустовский, да Дворец Президента Украины, а остальное всё утонуло в тумане.
Оно так и называется «Киевский туман»:«Киев окутала влага — / бело-молочный покров. / Жёлто-блакитного флага / не разглядеть с трёх шагов. // Не угадаешь в тумане, / храм впереди иль майдан, / как во вселенском обмане — / то ли пропал, то ли пан? // Всё заслонила собою / плотная белая мгла, / будто на миг над судьбою / ангел развесил крыла...»
* * *
...В самом конце дня, когда я уже готовился уходить домой, к нам в Правление Союза писателей вдруг пришёл Владимир Андреевич Костров, завязалась беседа, и в числе прочего он рассказал нам такой эпизод. Дело, мол, было в Коктебеле — он и Арсений Тарковский шли по берегу моря и увидели купающегося неподалёку мальчонку. Стояла то ли ранняя весна, то ли осень, сезон купания ещё не открывался и, глядя на выходящего из воды посиневшего от холода и покрывшегося пупырышками купальщика, Тарковский с сочувствием произнес:
— Малыш, ты же так можешь заболеть! Вода-то, наверное, ещё холоднющая?..
— Д-да-а, б-б-блядь... малость освежает, — согласился тот и, как ни в чём не бывало, пошагал к оставленной на песке одежде...
* * *
...Вечером в одной из телереклам мелькнула информация об очередном конкурсе — мол, надо выслать куда-то (я и адрес-то не успел расслышать) две крышечки от кофе «Пеле», написать, за что ты любишь Бразилию, и у тебя появится шанс выиграть поездку на двоих в эту страну. Я стопроцентно знаю, что всё это полная туфта, и никто никакой путёвки никогда не получит, но, тем не менее, тут же написал стихотворение:
«Покуда в разуме и в силе я, / в моей душе любовь живёт / к стране по имени Бразилия, / где кофе в баночках растёт. // Как дом родной, страну ту знаю я: / там много диких обезьян. / (Но эта свалка обезьяния — / её единственный изъян.) // И всё в судьбе своей осилю я, / пока сияет мне во мгле / моя мечта — моя Бразилия: / ламбада, кофе и Пеле!..»
Помимо таких вот куплетов, я мог бы предложить любой из кофейных компаний целую кучу всевозможных литературно-рекламных проектов, выводящих их на пик покупательского внимания, но Бог его знает, чем руководствуются их PR-менеджеры — никто не ищет с писателями никаких контактов, никому не нужны толковые идеи, все, видимо, думают только о том, как бы не отдать из бюджета ни копейки на сторону и прибирать все предназначающиеся на рекламу деньги самим себе...
* * *
…Прочитал вчера в газете «Завтра» интервью с заведующим кафедрой ЮНЕСКО по культурному туризму Валерием Квартальновым и (совершенно безотносительно к тому, о чём шла речь в беседе) тут же сочинил четыре строчки о туризме: «Не надо фыркать: “Фу, туристы!” — / о тех, кто ходит с рюкзаком. / Они — просторов футуристы: / читают Родину пешком...» Последняя строка, конечно, не ахти, но думаю, что ненамного хуже кручёныховского «бул, дыр, щыл», ставшего сегодня классикой русской зауми. Хотя, надо признаться, я очень люблю всякое поэтическое трюкачество (трюк-качество) в духе футуристов-авангардистов-модернистов-метаметафористов и других реформаторов российской поэзии. Литература без игрового начала — скучна и уныла, а уныние — это, по православным канонам, один из тягчайших грехов. Из-за того, что писатели почвеннического направления почти не используют сегодня в своём творчестве право на эксперимент и формотворческий поиск, патриотическая литература, при всей своей внутренней правоте, производит на свет очень много нечитабельной продукции, девальвируя тем самым и саму литературу, и высокие патриотические идеи…
* * *
Из случайных рифм:
«Москва — большая коммуналка, / а не столица. (Боже мой!) / Вновь кто-то пух из полушалка / трясёт с балкона надо мной. // А на соседнем — выбивают / пыль из огромного ковра. / Внизу — сирены завывают, / петарды грохают с утра. // Возле подъезда два дивана / в машину грузят день-деньской. / Над головой танцуют пьяно, / потом романс поют с тоской. // Грохочут в пол. Стучат по трубам. / Визжат сверлом. Долбят бетон. / До ночи матерятся грубо, / до света мирятся потом... // Я, уши сжав руками, в муках / мечусь, унять пытаясь злость. / Москва! Как много в твоих звуках / для уха русского сошлось!»
* * *
…Сегодня к 17.45 я, Вадим Арефьев и Николай Михайлович Сергованцев отправились в зал церковных соборов Храма Христа Спасителя на учредительное собрание общественного фонда «Центр Национальной Славы России». Из деятелей культуры там были в основном актёры — Василий Лановой, Николай Бурляев, Валерий Гостюхин, Юрий Назаров, Сергей Шакуров, Георгий Жжёнов, Владимир Конкин, а также скульптор Вячеслав Клыков и несколько писателей — наша троица да плюс ещё Владимир Крупин и Александр Казинцев. Было произнесено несколько красивых речей о необходимости спасения России и её духовности, утверждён Устав и избран совет попечителей (в который вошли председатель правления ОАО «Газпром» А.Б. Миллер, генеральный директор Российского Агентства по госрезервам А.А. Григорьев, председатель Европейской Ассоциации юристов А.Л. Колодкин, а также заместитель Главы Администрации Президента РФ С.Э. Приходько, полпред Президента РФ по Центральному Федеральному округу Г.С. Полтавченко, замы различных министерств и т. п. лица), а затем Татьяна Петрова спела несколько замечательных русских песен.
Лучше всех выступал там Владимир Крупин, который сказал о том, что вот вроде бы плохо всё вокруг, страна разрушается, посмотришь иной раз по сторонам, и просто жить не хочется, но вдруг подумаешь среди всего этого: «Слава Богу, я ведь русский, и нет у меня никакого второго гражданства!» — и на душе сразу же становится легко и светло. Потому что если другие народы живут ВО ВРЕМЕНИ, то русский народ живёт — В ВЕЧНОСТИ.
(...Хотя этот же Крупин, подойдя к нам перед началом заседания, затеял рассказ о том, как в Белгороде, откуда он только что возвратился, к нему подошёл один пожилой преподаватель университета и попросил совета. Мол, в него влюбилась молодая студентка, и он теперь не знает, как быть. «И я ему посоветовал откликнуться на эту любовь», — признался Владимир Николаевич. «Так это что ж мне теперь — придётся свою старуху бросать?» — спросил собеседник. «Зачем бросать? — удивился Крупин. — Ты встречайся с девочкой так, чтобы жена ничего не знала...»
Как я успел заметить, Владимир Николаевич вообще довольно часто ведёт себя по принципу древнерусских юродивых — провоцируя в своих собеседниках проявление скрываемых ими даже от самих себя грехов и гордыни, а потому как бы специально рассказывает всем истории, похожие на эту.)
* * *
…Сегодня исполнилось девять дней со дня смерти Петра Лукича Проскурина, и на три часа дня у нас в Правлении была назначена поминальная трапеза. До этого я как раз успел сходить на 2-ю Фрунзенскую улицу, где располагается студия «Народного радио», и провести там свою очередную радиопередачу.
Передача прошла хорошо, после её окончания я вернулся в Правление, часа полтора подождал, и началась трапеза. Помимо Лилии Рустамовны и детей Проскурина, тут были Валентин Распутин, Арсений Ларионов, Валентин Сорокин, Борис Шереметьев и много других писателей. Я слово для выступления брать не стал — я не могу сказать, что был близким другом Петра Проскурина, хотя после нашей совместной поездки в Тарханы мы и были в хороших отношениях — но, слушая слова других о значении и месте Петра Лукича в истории русской литературы, я подумал о том, что подлинное значение большого таланта иной раз в полной мере-то как раз и раскрывается только после его ухода. Это как с несущими конструкциями в архитектуре, где, убрав во время ремонта какую-нибудь неприглядную с виду стену или колонну, только тогда и понимают, что как раз она-то и удерживала на себе весь многотонный свод перекрытия. Вот так и мы обнаруживаем масштабы наших национальных мыслителей лишь по размерам остающихся после их ухода дыр — чёрных дыр нашей культуры...
...Дома, продолжая думать о Петре Проскурине, я полез в первый номер журнала «Слово» за 2001 год и перечитал опубликованный там его рассказ «Мужчины белых ночей», в котором главный герой мучительно размышляет над тем, что произошло за последние годы с Россией и что можно в этой ситуации сделать для её спасения. «Я больше ничему не верю, — говорит он, ведя мысленный разговор со своим погибшим другом, — ни в народ, ни в совесть, ни в Бога. Русский человек оскотинился до маразма. Слепой кутёнок, тычется из стороны в сторону, и ни шага вперёд. Сам себе выбирает палачей, сам подставляет горло... души, режь, володей телом, я — тварь бессловесная, плесень на земле. Появилась и бесследно исчезла...»
К сожалению, нечто похожее на эти рассуждения, всё чаще и чаще забредает и в мою голову, я и в «Литгазету» примерно об этом же написал — в том смысле, что, не исчез ли русский народ как таковой вообще? Ведь те люди, которые сегодня населяют Россию — это уже совсем не тот русский народ, каким он нам известен по своей истории! Примерно о том же, кстати, говорит в своих «Мгновениях» в этом же номере «Слова» и Юрий Васильевич Бондарев, у которого я встретил следующие слова: «...После того, что все мы возжелали сделать с Россией, мне стали совсем неинтересны мои соотечественники. Я уже не чувствовал к ним близкого родства, которое долго теплилось в моей жизни, особенно начиная с Великой войны. И позывало на тошноту от одной мысли, что Россия поругана и опозорена родными детьми...»
Я много думаю над тем, что же можно противопоставить нашествию цинизма и безнравственности, чем остановить разгул криминала и беззакония. Я понимаю, что причиной всего этого и вправду является наше собственное бездействие, однако, когда я перечитал в рассказе Проскурина то место, где его герой взрывает лесной дом отдыха вместе с «оттягивающимся» там губернатором и громадным числом обслуги в виде поваров, слуг и девочек для сауны, то я почувствовал в душе определённое сопротивление. Да, мне хочется, чтобы русский народ наконец-то очнулся от духовной спячки и сказал «нет» торжеству беззакония, но только не таким способом. Ведь на эту тему уже написано множество романов Анатолием Афанасьевым, но когда его герои начинают бороться с бандитами ТЕМИ ЖЕ МЕТОДАМИ, которыми те терроризируют облюбованные ими городки, то они фактически тут же превращаются в ИХ ЖЕ ПОДОБИЯ. Иными словами — ни в коем случае нельзя уподобляться тому, против кого ты воюешь, ведь дьявол-то как раз и любит менять всё и всех местами и запутывать. Не случайно же в финальной сцене рассказа появляются интонации, очень сильно напоминающие интонации булгаковского романа «Мастер и Маргарита» — в том месте, где Воланд допрашивает кота Бегемота и Коровьева о причинах пожара в Доме Грибоедова:
«...Оба, и Коровьев, и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот вскричал:
— Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали...
— И вдруг — трах, трах! — подхватил Коровьев, — выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!
— Но чувство долга, — вступил Бегемот, — побороло наш постыдный страх, и мы вернулись!
— Ах, вы вернулись? — сказал Воланд. — Ну, конечно, тогда здание сгорело дотла.
— Дотла! — горестно подтвердил Коровьев. — То есть буквально, мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки! <...> Ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в кладовку, спас сёмгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, я сделал всё, что мог...
— Ах, если так, то, конечно, придётся строить новое здание.
— Оно будет построено, мессир, — отозвался Коровьев...»
А вот, для сравнения, разговор главного героя рассказа Проскурина — капитана Никонова (как раз и устроившего взрыв и пожар лесного притона) — со своим шефом:
«— ...Что там у вас происходит? Ты, Никонов, не тяни кота за хвост!
— Не хотел тревожить вас среди ночи, шеф, пожар, — сказал Никонов. — Большой дом уже догорает, чудеса... Словно языком слизнуло. Озеро из белого, молочного окрасилось розовым...
— К чёрту! — откровенно теряя контроль над собой, сорвался Валериан Денисович. — Ты пьян, что ли? Ах, негодяй...
— Шеф, мое дело охрана, а что там внутри случилось, никто не знает, — сказал Никонов. — Но дом действительно догорает. Какой-то чудовищно мгновенный пожар...
— Ты думаешь, сгорит всё дотла? — опечалился Валериан Денисович и даже вздохнул.
— Абсолютно всё, такой огонь ничего не помилует, может, только какую черепушку...»
Я думаю, в литературе не бывает случайных совпадений, и даже если сам Проскурин никаких постмодернистских перемигиваний между двумя этими текстами и не устраивал, то существуют некие тайные законы искусства, по которым темы (или даже сцены), имеющие между собой, так сказать, перекличку внутреннего характера, непременно окажутся близкими друг другу и по своей стилистике, и по использованным образам, и по задействованным в этой сцене деталям. Отсюда, помимо общего сходства двух этих эпизодов между собой, и там, и там имеет место образ кота (в фразе «не тяни кота за хвост» — у Проскурина, и в образе кота Бегемота — у Булгакова); упоминание нечисти (в выражении «к чёрту!» — в тексте у Проскурина, и в образах беса Коровьева и князя тьмы Воланда — у Булгакова); а также сгорающие в обоих случаях дотла здания, от которых не остаётся ничего, кроме «головешек» (у Булгакова) да «черепушек» (у Проскурина), а также ряд других сходных моментов. Думаю, что всё это не может не подтолкнуть нас к мысли о том, что за обеими этими сценами стоит одна и та же сила — помните? — «что хочет зла, но вечно совершает благо». И в этом — таится ключ к пониманию заблуждений обоих авторов. Я говорю «заблуждений», потому что не может сила, жаждущая творить ЗЛО, принести людям хотя бы какое-нибудь минимальное ДОБРО. А потому и путь, указанный Петром Проскуриным в рассказе «Мужчины белых ночей», не в состоянии принести с собой ничего, кроме новой крови и горя, тогда как Россию сегодня если что и спасёт, то только — любовь и молитва…
* * *
…Смотрел финальную игру сборных команд Бразилии и Германии. Бразилия победила со счётом 2:0 и стала пятикратным чемпионом мира. Теперь у них несколько дней будет идти всенародное ликование. Вот что значит, когда футбол заменяет собой в стране НАЦИОНАЛЬНУЮ ИДЕЮ...
* * *
Из случайных рифм:
«Жаль, что посредством ксерокопии — / не изготовить к сыру копии...»
* * *
…Идя сегодня к станции метро «Братиславская», посмотрел на выстроенные рядом с нею высоченные дома и в голове родились такие вот строчки: «Забыв, как всходит рожь на пашнях, / народ живёт в высоких башнях. / Живёт — не пашет и не жнёт, / но этот хлеб ржаной — жуёт». Немного примитивно, конечно, но экспромт есть экспромт.
В Правлении встретился с приехавшим из Тольятти Валентином Рябовым, которого недавно приняли в Союз писателей, и он теперь заходил получить членский билет. Поговорили о задуманном тольяттинскими ребятами выездном секретариате СП России, на который они хотят нас пригласить в нынешнем сентябре. А, кроме того, Валентин привёз два коллективных сборника, которые издал (говорят, что на деньги местной администрации) тамошний поэт-модернист (или авангардист, хрен его поймёт) Вячеслав Смирнов. В стихотворениях одного из этих сборников, имеющего название «Четвёртого — уничтожить!» (Тольятти, 2001), содержатся почти сплошной мат, пошлятина и безвкусица, сюжеты настолько глупы и циничны, что просто ужас, — например, о том, как пионеры сварили и съели в походе свою одноклассницу, а её берцовые кости принесли родителям... (Бр-р-р!..).
Вот, к примеру, фрагмент из посвящённого Арсению Конецкому стихотворения Алексея Алексеева «Творчество», которое он начинает строками: «Перейдём к изложению главной / И сакральной задачи игры — / По ночам мастурбируя в ванной, / Постигаешь иные миры...», — вероятно, для того, чтобы чуть далее подвести нас к такому, на его взгляд, «глубокому» выводу: «Пусть твердит краснорожее племя, / Что до Гамлета ты не дорос, / Но твоё одинокое семя — / Суть отгадка на глупый вопрос...»
Примерно в таком же духе работает и его сосед по сборнику Вячеслав Смирнов: «Я, послюнявив карандаш, / Твой рисовал портрет, / И вопрошал: “Сегодня дашь?” / Ты отвечала: “Нет...”»
Помнится, ещё до своего переезда в Москву, я написал на одно из стихотворений Смирнова пародию, которую мы тогда с Сашей Громовым напечатали в газете «Литературная Самара». Она называлась «В тени секвойи» и ей были предпосланы такие строки из стихов Смирнова: «Сочное мясо пираньи / я заедаю секвойей...», а далее — шла сама пародия: «Кушая мякоть папайи, / я возлежу под секвойей. / Вдруг появился папаня / и закричал: “Что такое?! // Старшие братья с рассвета / трудятся, рук не жалея, / этот же — корчит поэта, / спину на солнышке грея! // Пишет такое-сякое, / стыдно в глаза смотреть люду...” // ...Поднял он ветку секвойи — / и... Ой, папаня, не бу-у-у-ду-у!»
Сегодня я бы посоветовал папане воспользоваться веткой покрупнее...
* * *
...К 17 часам я поехал с Алинкой в Государственный центральный концертный зал «Россия» на открытие Московского фестиваля песен прошлых лет «Это было недавно, это было давно», приуроченного к празднику Дня Победы. Перед входом в ГЦКЗ нам выдали по пачке чипсов, по стограммовому флакончику водки (и на неё тоже!) и пакетику сока, в фойе звучали военные песни, кружились в вальсе пары, звучали стихи военных лет. Потом начался сам концерт, в котором участвовали Людмила Лядова, Владимир Трошин, Михаил Ножкин, Лев Барашков, Валентина Легкоступова, Иосиф Кобзон, ансамбль «Непоседы», «Вивальди-оркестр», группа «Доктор Ватсон» и другие солисты и коллективы.
Когда вышла петь Тамара Миансарова, я вдруг почувствовал, как долго я уже живу на земле — ведь первый раз я видел и слышал её «в натуре» аж 30 с лишним лет тому назад, на День Шахтёра 1968 года (это последнее воскресенье августа, можно даже восстановить по календарям, какое это было число), когда моему родному посёлку Родинское в Донбассе присваивали статус города. После этого она была зачислена в почётные члены бригады Героя Социалистического Труда Анатолия Степанова, который, работая на шахте «Краснолиманская» (где чуть позже трудился и я), установил мировой рекорд по добыче угля узкозахватным комбайном ГШ-68, и, отрабатывая это своё членство, она в течение многих лет приезжала к нам в город и выступала перед тружениками «Краснолиманской» прямо в общей нарядной шахты. Слушать её песни приезжал тогда чуть ли не весь город (особенно популярной в те годы была песня «Кукла»), но, несмотря на это, рабочих шестого добычного участка, где был «сквозным» бригадиром Анатолий Степанов, называли не иначе как «миансаровцами» (или, если хотели поддеть посильнее, то «менструаровцами»).
Впрочем, на шахте вообще любили острить и подтрунивать друг над другом и, к примеру, рабочих пятого добычного участка, на котором тогда работал я, дразнили «хабибулинцами» — и всё из-за того, что жена уволившегося ещё до моего прихода начальника изменила ему с каким-то неведомым мне Хабибулиным. Так что, не зная ни того, ни другого, я тоже вынужден был носить это обидное прозвище — «хабибулинец»...)
* * *
…В Пскове мне подарили книгу художника Энгеля Насибулина «Сказы о Сямёне Стяпановиче Гейченка и его служении Александру сыну Сергееву Пушкину», из которой предстаёт крайне «неканонический» образ С.С. Гейченко, то теряющего по пьянке из саней свою сотрудницу, то встречающего в одних подштанниках приехавшего к нему в гости певца Эдуарда Хиля с супругой, а то исходящего завистью к выступившему на одном из вечеров лучше, чем он сам, Эйдельману... И всё это пересыпано бесконечной матерщиной, описанием пьянок и вульгарными частушками типа: «Шёл я лесом, песни пел, / соловей мне на х... сел. / Я хотел его поймать, / улетел, е...ёна мать»; «Как у нашего барона / на х... сидит ворона. / Как ворона запоёт, / у барона х... встаёт»; «Я работала в колхозе, / заработала пятак. / Пятаком прикрыла ж...пу, / а п...да осталась так»; «Гармонист у нас хороший, / как цветочек аленький. / Сам большой, гармонь большая, / а х...чек маленький»; «Говорит п...да п...де: / «Подмети-ка сор в избе. / А то х... сейчас придёт — / нам обеим попадёт!..» — и тому подобными. Вроде бы, ничего особенно страшного во всём этом, на первый взгляд, и нет — ну, подумаешь, художник показывает нам знаменитого смотрителя Пушкинского заповедника эдаким ЖИВЫМ, а не хрестоматийно подретушированным человеком, но отчего-то читать это всё весьма неприятно. Чувствуется, что задача автора мемуаров — не возвысить память о Семёне Степановиче Гейченко, а наоборот — ОПУСТИТЬ его образ до уровня довольно примитивного, но амбициозного пьянчужки-матерщинника, пытавшегося создаваемым всю жизнь мифом о САМОМ СЕБЕ вытеснить из Михайловского реальную память о ПУШКИНЕ…
* * *
…Недавно мне вдруг подумалось о том, что, не допуская в советские годы молодых писателей к журналам и издательствам, «генералы» СП СССР сами взрастили себе в виде всех этих модернистов-метафористов не наследников, а ярых антагонистов, которые поняли, что их тут так до седых волос никуда и не пропустят, и чтобы обрести возможность печататься и получать какие-никакие литературные гонорары премии, есть только один выход — смести всех этих стариков вместе с оберегающим их социалистическим строем. Ничего не поделаешь — диалектика! Класс, который из-за своей жадности не подпускает к кормушке никого другого, сам взращивает себе своего собственного могильщика. Очевидная, казалось бы, истина, но, к сожалению, история ничему никого не учит. Сегодня всё опять повторяется почти так же, только теперь уже на фоне других политических лозунгов...
* * *
…Когда ехал в электричке из Переделкино (ездил туда на встречу со своими литинститутскими друзьями А. Громовым и А. Смоленцевым), то неожиданно — не знаю даже, по какой ассоциативной связи — вдруг вспомнились стихи популярного в восьмидесятые годы поэта-метаметафориста Александра Ерёменко — про «густую» ласточку, которая летала «в глуши коленчатого вала», и про дебильную девочку, которая «к болту на 18 идёт с ключом на 28». И мне подумалось, что, не потому ли эти ребята так быстро исчезли с литературного горизонта и их поэзия не поддаётся никакому реанимированию (хотя в последнее время это пытались делать и Павел Басинский, и Юрий Кувалдин, и целый ряд других авторов), что их стихи описывают не реальную жизнь, а только её муляжи. Ну, не может ласточка летать «в глуши коленчатого вала», потому что он — цельнометаллическоеизделие, а стандарт болтов и ключей в СССР был иной — на 12, 14, 17, 19, 22, 24, 27, 29, 32, 36, 41 и 46 мм, но не на 18 и 28, таких (за исключением специзготовления) у нас в практике не было, это подтвердит любой квалифицированный слесарь. Так что, бунтуя против тогдашней реальности, Александр Еременко её просто-напросто НЕ ЗНАЛ, и по сути дела сам лез «к болту на 18 с ключом на 28», — то есть брался за поэтическую трепанацию мира, не имея толком представлений о его истинных ценностях. Понятно, что после того, как прошёл эффект остроты восприятия, производимый его стихами в условиях стандартизованной литературы соцреализма, исчезла и всякая потребность возвращаться к ним, как исчезла бы нужда извлекать из ящика ключ на 28, когда тебе надо крутить болты на 27…
* * *
…Купил в электричке газету «Аргументы и факты» и увидел там интервью с поэтом Евгением Евтушенко. «Недавно мы с семьёй поколесили по Европе, — хвастался он журналисту и читателям газеты. — Сколько всюду было русских туристов! Когда я видел путеводители на русском языке, когда узнал, что в 1998 году 3,8 миллиона человек из России побывали за рубежом, я просто ликовал! Это показательно, ведь у нас на протяжении стольких лет люди не могли поехать за границу. Купить не могли, чего хотели. Стояли в бесконечных очередях...»
Прочитал эти куриные восторги, и не могу понять — то ли от долгого пребывания на цивилизованном Западе поэт превратился в абсолютно круглого идиота, то ли просто, как заурядный идеологический шулер, передергивает факты в свою пользу? Ведь любому нормальному россиянину понятно, что за вычетом нескольких сотен «колесящих с семьёй по Европе» крутых бизнесменов, государственных чиновников да идеологических перевертышей, заработавших себе предательством серебряники на заграничные путешествия, 3,8 миллиона побывавших за границей россиян — это наши несчастные «челноки», вынужденные забыть, что по своему институтскому образованию они являются высококлассными специалистами в области ракетостроения, электроники, металлургии, создания космических технологий и других отраслей отечественной науки и техники, и ради выживания своих детей заняться доставкой и перепродажей на российском рынке низкокачественного (и нередко — вредного для здоровья потребителей) заграничного ширпотреба в виде китайских вонючих игрушек, псевдоитальянских ботинок с проваливающимися на третий день каблуками, перенасыщенных краской польских конфет, не дающей телу дышать корейской синтетики и прочим третьесортным барахлом, наводнившим ныне наше превращённое в сплошной базар Отечество.
Зато теперь нет очередей, радуется колесящий по Европе Евтушенко, не понимая, что восемьдесят процентов населения России не может себе сегодня позволить даже подойти к ларькам, чтобы полюбоваться на всю эту заграничную мишуру, не говоря уже о каких-то европейских путешествиях. Это Путин у нас целыми месяцами путешествует. Ельцин любил покататься. Горбачёв колесит по свету. Березовские да Гусинские. Ну и сам Евгений Александрович с очередной своей семьёй... А остальные там ничего, кроме оптовых шопов, и не видят, поскольку ездят за границу не за впечатлениями, а за товаром.
Так что, как сказал бы булгаковский Коровьев, «поздравляю вас, гражданин соврамши!» Можете колесить дальше...
* * *
…Вчера до двух часов ночи смотрел по телевизору кинофильм «Дневник его жены» — якобы историю жизни Ивана Алексеевича Бунина в Грасе. Я говорю: «якобы», потому что от Бунинской жизни там осталась одна только грязная физиология — он и Вера Николаевна, он и Галина Кузнецова, Галина Кузнецова и Марга, да ещё вешающийся от любви к жене Бунина приживальщик Алексей Зуров... Не считая бегло показанной поездки Бунина в Стокгольм за Нобелевской премией да пятисекундного эпизода, в котором он читает свой новый рассказ собаке, в фильме практически нет ни одной сцены, которая бы рисовала нам Бунина-творца. И это при том, что самое интересное в жизни писателя — это как раз то, как он, в какой бы физиологической мерзости не жил, остаётся носителем светлых идеалов! Ведь в прозе Бунина нет ни грана пошлости, вот что интересно! А авторы фильма сознательно исключили из своей киноверсии какие бы то ни было проявления духовного поиска своего героя, сведя его жизнь исключительно к скотскому существованию в среде лесбиянок и пьяниц. Вот, мол, что такое русскийписатель, и это — ещё один из лучших среди них, а что же тогда представляют из себя остальные? И слову таких людей должны внимать народы?..
Нет, «Дневник его жены» — это не просто образчик того, что получается, когда современное киноискусство стремится потрафлять самым низменным вкусам своих потребителей. Этот фильм — сознательный и подлый удар по самой сути искусства, попытка «опустить» его до уровня порнографического комикса, вывести за рамки духовного водительства. Что останется в памяти зрителей «Дневника» о жизни великого русского прозаика Ивана Бунина? Только нераспутанный клубок сексуальных страстей да нарочито выпяченная создателями фильма бунинская грубость, только грязь. И после этого кто-то будет верить словам писателей о красоте, которая спасёт мир?..
* * *
…Посмотрел по телевизору фильм «Брат-2», против показа которого по ТV протестовали украинцы, говоря, что он сеет межнациональную вражду и рознь. Но протестовать, на мой взгляд, надо было скорее американцам, так как в первую очередь этот фильм создает отрицательный образ Соединенных Штатов. По сути дела, именно эта его — редкая для нашего откровенно прозападного искусства — антиамериканская заряженность единственно и отличают этот фильм от потока аналогичной кинопродукции о суперменах-одиночках, заваливающих зрителя трупами, как доказательствами существования высшей справедливости.
И вот — «Брат-2», продолжающий эту мою идею. Фильм, в котором полтора часа мочат всех и в сортирах, и где это только можно, и при этом говорят о Родине. Антиамериканизм и органично дополняющая его (и что особенно невероятно — откровенно декларируемая создателями фильма) любовь к России — это то, что можно отнести чуть ли не к революционным подвижкам в отечественном кинематографе последнего десятилетия. Всё же остальное — то есть сами горы трупов, которые Бодров наворачивает на пути своего шествия через сюжет — по сути, только копируют образцы кинопродукции той самой Америки, против которой якобы нацелен фильм. Потому что психологическая основа у фильма уже не русская, а американская, и схема развития сюжета — тоже. Подобно множеству американских фильмов, «Брат-2» рассказывает, как герой отомстил мафии за убитого ими брата, легко и хладнокровно перестреляв для этого кучу народа в Москве и Чикаго. Для героя не существует ни расстояний, ни языковых, ни финансовых проблем, волей создателей сюжета он свободно перемещается по свету и валит, валит, валит вокруг себя трупы приговоренных им к высшей мере наказания людей...
САМОСУД — вот та главная черта, которая выводит и этот фильм, и аналогичные ему произведения за рамки исконно русского искусства. Никогда в истории нашей литературы (и позднее — кино) физическое отмщение преступнику или обидчику не являлось, так сказать, самоцелью акта возмездия. Главным для русского человека всегда было — восстановление справедливости на внутреннем, духовно-нравственном уровне, а не путем самочинной расправы над злодеем (что равнозначно опусканию себя до уровня такого же самого убийцы, как и он). И если в Америке, выросшей с судом Линча в крови, совершение самочинного акта возмездия воспринимается как законное завершение истории о восстановлении попранной справедливости, то у нас оно вызывает целый ряд вопросов. Ибо для меня как раз важно знать, не то, как герой превзошел американских бандюков и полицейских, а что с ним будет, когда он выйдет из самолета в России, где его ждет либо суд за совершенные убийства, либо пуля от охотящихся за ним мафиози…
* * *
…Увидел в одном из номеров «Литературки» воспоминания поэта Славы Киктенко о том, как он разъяснял Кузнецову своё понимание сказки про Курочку Рябу, в которых он приводит свои версии её трактовки, пытаясь увязать сказку с некими мудрёными солярными мифами. Якобы, золотое яйцо, которое Ряба снесла Деду и Бабе — это символ солнца, а значит, за всем этим таится какое-то неизвестное нам древнее планетарное учение, отзвуки которого он и старается отыскать в русской поэзии… На мой же взгляд, всё в этой сказке можно объяснить гораздо проще, если посмотреть на неё сквозь призму одного древнерусского духовного стиха, рассказывающего, как в день Вознесения Господа Иисуса Христа по всей Руси расплакались и распричитались нищие, говоря: «Вот, Ты уходишь, Господи, а на кого же мы здесь остаёмся? У нас ведь нет ни крыши над головой, ни одежды, ни денег на еду… Как же мы жить-то будем?» А Господь и им на это и отвечает: «Не волнуйтесь, братья, Я дам вам золотую гору — вы отщипывайте от неё по кусочку, вот вам и будет и на еду, и на одежду, и на всё прочее». Но тут вдруг раздался голос Иоанна Златоуста: «Что же Ты делаешь, Господи? У них же эту гору завтра отнимут торгаши и чиновники, и опять они останутся ни с чем!.. Ты уж лучше дай им право жить Твоим именем, прося у людей милостыню Христа ради, — и чтобы все им на это понемножку подавали. Тогда они хоть не умрут от голода…» И Господь так и сделал, дав им право просить по всей земле подаяние ради Своего имени.
Примерно то же мы видим и в сказке про Курочку Рябу. Что такое яйцо в христианской символике? Это — символ жизни (вспомним пасхальные красные яйца). А кто дарует жизнь, как не Бог? Выходит, что Курочка Ряба символизирует собой Бога. И снеся Деду с Бабой золотое яичко, она подарила им обеспеченную жизнь, дала в руки богатство, а они не знают, что с ним делать. Били-били, не разбили, отложили в сторону, а юркая мышка с ним тут же и управилась. Только хвостиком хитрым махнула — и всё…
Не углубляясь в образ мышки, можно сказать, что из этого эпизода хорошо видно, что русскому народу золото ни к чему. Не знает он, что ему с ним делать, одна морока от этого богатства. Всё равно он его потеряет. Вот Господь, увидев всё это, и говорит Деду с Бабой устами Рябы: «Не плачьте, я снесу вам яичко не золотое, а простое…» То есть — не беспокойтесь о хлебе насущном, думайте о спасении души, Я дам вам простую жизнь, которая хотя и не сделает вас богатыми, но не позволит и умереть от голода. (Точно так же, как и в притче о золотой горе).
…Кстати, я слышал эту сказку от своих бабушки и мамы уже по-другому. В их варианте Курочка Ряба снесла Деду с Бабой сначала именно простое яйцо, которое она дала им в соответствии с установкой на обеспечение простой жизни, и которое они не смогли разбить от слабости, а когда мышка его раскокала, то Ряба обещает им снести взамен разбитого яйца — золотое. Это говорит о том, что при советской власти люди мечтали уже не просто о подсобном хозяйстве, дающем им взамен ежедневного труда картошку и яйца, а как раз о некоторой финансовой обеспеченности — о пенсии, регулярной зарплате, денежных сбережениях и прочем. То есть — уже о некоей гарантированности существования, а не о милостыни или подножном корме. (Советским людям хотелось уже не просто жить, а жить, как говорится, ХОРОШО, но власть этого не учла и получила столько недовольных собой, что её в 1990-е годы, в общем-то, некому уже было по-настоящему и защитить…)
* * *
…Вчера весь вечер говорили с Мариной о прозе Юрия Полякова и, отталкиваясь от этой темы, о трудностях литературной работы в сегодняшней России. Анализируя изобретённый Юрой метод гротескного реализма, я подумал о том, что творческая индивидуальность писателя во многом обуславливается самим фактом наличия в стране некоей устоявшейся идеологической Системы, без которой у автора просто не может быть какой-либо ярко выраженной гражданской позиции. Существуя в рамках такой Системы, пишущий может выступать в качестве её певца и глашатая, а может быть её закоренелым оппонентом и противником; может восхвалять её успехи и достоинства, а может, как говорится, держать фигу в кармане, обхихикивая в своих произведениях её промахи и недостатки; может служить ей верой и правдой, а может, как Солженицын, всю жизнь против неё бороться. Но главное — что у него при этом есть ТОЧКА ПРИЛОЖЕНИЯ СИЛ, объект для творческого проявления своей любви или ненависти, на фоне которого становятся яснее видны и он сам, и его жизненная позиция.
А вот сегодня Система ушла в тень, чёткая государственная идеология отсутствует, единого гражданского общества в стране нет, и писателю приходится говорить, главным образом, лишь о каких-то частных проблемах частного персонажа. Из-за этого литература стала мельче, утратила свою социальную остроту и значимость, и быть услышанным широкими читательскими массами стало в наши дни намного труднее, чем в годы идеологических строгостей и цензурных запретов…
Николай Переяслов
(часть II - 11.01.08, часть III - 21.02.08, часть IV - 21.04.08)