Октябрьская весть:
«45-я параллель. Есть!»
«45»: Свершилось! Тираж книги «45-я параллель. Антология» отпечатан в полном объёме. Авторские экземпляры уже начали своё путешествие по планете. Первые партии-порции издания отправлены из Ставрополя в Америку – Борису Юдину, Анатолию Берлину, Марине Генчикмахер, Александру Габриэлю, Виктору Кагану, Михаилу Этельзону, а также: в Канаду – Сергею Плышевскому, в Украину – Эсмире Травиной, Людмиле Некрасовской, Евгении Барановой, Александру Ратнеру, в Красноярск – Марине Саввиных и Сергею Кузнечихину, во Владивосток – Ивану Шепета, в Братск – Владимиру Монахову, в Санкт-Петербург – Дмитрию Якимову, Георгию Жердеву, Андрею Зинчуку, Ольге Корецкой, в Волгоградскую область – Любови Сметаниной (Мусе)... В самом Граде Креста уникальные книги получили Татьяна Литвинова, Александр Шапошников, Станислав Ливинский, Клара Штайн, Денис Петренко, Елена Золоторёва и наследники Семёна Ванетика*...
В ноябре-2009, то есть менее года назад, составители антологии обратились к авторам альманаха с предложениями принять участие в проекте. Сегодня на второй странице этого увесистого фолианта объёмом в 528 (!) страниц отпечатаны вот какие слова:
«Поэтический альманах “45-я параллель”//www.45parallel.net удостоен лауреатского «золота» по итогам конкурса «Национальная литературная премия “Золотое перо Руси – 2007”». Этот проект продолжает и развивает лучшие традиции международного ежемесячника “45-я параллель”, выходившего в девяностые годы XX века. В нём публикуются произведения русскоязычных поэтов, живущих в России, Украине, Армении, Грузии, Латвии, Канаде, Германии, США, Дании, Австралии...
Впервые за 20-летнюю историю существования издания (в печатном и электронном вариантах!) “45-я параллель” приходит к читателю отдельной объёмной книгой. Антология состоит из трёх разделов: 15 эссе о героях “45”, 45 авторов “45”**, 30 автографов из архива “45”.
Все материалы, представленные в книжном проекте, эксклюзивны и завизированы авторами. Подборки стихов ушедших от нас поэтов составлены их друзьями и близкими…
Отдельную (и особую!) благодарность главный редактор альманаха-45 Сергей Сутулов-Катеринич выражает Андрею Андрееву, Станиславу Андрюхину, Ирине Аргутиной, Анатолию Берлину, Альпине Борисовой, Михаилу Галину, Алексию Головченко, Владимиру Ерошину, Татьяне Литвиновой, Вячеславу Лобачёву, Александру Макушенко, Нине Огневой, Юрию Перфильеву, Денису Петренко, Ладе Пузыревской, Георгию Садхину, Александру Санину, Евгению Степанову, Эсмире Травиной, Сергею Турбину, Геннадию Хазанову, Александру Шапошникову, Кларе Штайн – за благородную бескорыстную помощь в осуществлении нашего параллельного и меридианального проекта, воплощённого в книгу!»
Помимо членов редколлегии-45 и авторов альманаха над книгой работали сотрудники издательства «Вест-Консалтинг» (Москва, генеральный директор Евгений Степанов) и издательско-полиграфического комплекса «Агрус» (директор Александр Санин). Тираж издания – 1000 экземпляров.
Авторы предисловия – Геннадий Хазанов (Ставрополь) и Юрий Перфильев (Москва).
Сегодня можно открыть пару секретов для широкой публики: первая часть предисловия «Лучшие годы нашей жизни» опубликована в электронной версии нашего альманаха – № 10/142. А вторую часть мы публикуем здесь и сейчас.
Название «45-я параллель. Есть!» придумала Ирина Аргутина. Но в итоге мы остановились на совсем простом варианте: «45-я параллель. Антология».
Спасибо всем, кто верил (и верит!) в счастливую звезду-45!
---
*Книги отправляются и передаются авторам поэтических подборок и эссе, а также людям, активно помогавшим в осуществлении нового проекта-45.
**Имена и фамилии в разделе «45 авторов “45”»:
P.S. В конце октября-2010 большая партия книг ушла в столицу – для авторов, живущих в Москве и участников проекта, живущих в США, но решивших получить книги через друзей. Антология также отправлена в Смоленск, Ростов-на-Дону, Челябинск, Новосибирск... К 1 ноября основной рассыл издания авторам завершён!
Интенция о производстве и потреблении поэзии
Опровержение времени
Ни одному листку бумаги верить нельзя. Но особенно чистому,
как четверг в Божью неделю.
Не успеешь оглянуться, а едва лишь проступающий в голове текст,
не с небес ли, до дыр зачитан.
Не поспеешь додуматься, а он уж и забыт проклятый.
Ибо недаром говорят:
сумерки даны нам в придачу от сглаза и прозрения.
Из выгоревших на солнце газет
Ноша рассуждений о поэзии вообще тяжела. Суждений же о поэзии как жанре прикладного искусства Человеческого Выживания тяжела, если не кощунственна, многократно. Поиски слов в происках языка едва ли не самое одинокое занятие в этом мире. Кстати или нет, бесполезное и не нужное ни обществу, ни государству, ни абсолютному большинству прямоходящих.
Стыдно за утилитарно-прагматичные времена, когда состоявшемуся поэту лишь на непроходимо дремучем десятке лет удаётся обратить к читателю свой голос. Публикаций милостиво удостаиваются, в основном, уже публиковавшиеся сочинители. Начинающим и ещё не слишком оперившимся талантам, скорее в силу заведённого распорядка действий, легче напечататься, чем зрелым, но неизвестным. Шансы на оживление процесса, похоже, равны созвучным идеям свободы и всеобщего братства.
А посему воздадим честь и хвалу подвижничеству любимой «45-ой параллели» и настроимся на близкородственный к пиитическому философский лад. Ибо ещё П. Валери говаривал: «философия, определяемая всем своим корпусом, который представляет собой корпус письма, объективно является особым литературным жанром, который мы должны поместить неподалёку от поэзии».
Начало последовательности в существовании «чистых, как первый грех» предметов и явлений, пусть даже никем на свете не воспринимаемую, существует по сути или, как принято говорить сегодня, по определению.
Утверждение же о том, что древнейшие из дошедших произведений искусства – наскальная живопись – целиком принадлежат сфере чисто оптического восприятия и ничего, мол, неизвестно о поэзии или музыке того же периода – несостоятельно. Глаза видят то, к чему привыкли. Даже в темноте. Невежество пробавляется миром не меньше, чем учёная спесь. Так Тацит не осознал смысла Распятия, хотя оно и присутствует в его книге, а народ твёрдо безмолвствует в рамках защитной реакции на все мало-мальски «немыслимые» обстоятельства.
И, ой, недаром один из топ сводов человеческой мудрости именован как «Путь сомнений». Сам факт отображения в пещерных рисунках с исключительной одновременно точностью именно движения указывает на уже состоявшееся вербально и ритмически осознанное восприятие нестатичности окружающего, а также его прерывисто-танцевальное содержание, проклюнувшееся позже и терминологически. Арсис и тезис – подъём и опускание ноги в пляске соответствует сильному и слабому ударению в стихосложении, стопа – единице соразмерности строк, стих – ряду, строфа – повороту, рифма – плавности. Рождение поэзии, как и сотворение мира, раз начавшись, продолжается всегда и везде.
Что касается вербального оформления, то согласно свежим, как предание, взглядам человек может осознавать поступающую информацию, выстраивая из неё единую картину только в рамках строгого промежутка времени – трёх секунд. Таким образом, настоящее длится для нас именно три секунды. Всё отстоящее, скажем, на четыре секунды – уже прошлое. Этому ритму подчинены речь, движения, те или иные действия. У врождённых глухонемых квант восприятия составляет две секунды. Вероятно, секунда как величина физическая уходит на вербальное оформление переживаемого или делаемого.
Попытаемся разобраться, в какой системе координат пребывает мышление поэтическое, а заодно и восприятие его продукта. И не скрыт ли уже здесь, разумеется метафизически, способ иного прочтения времени относительно таких категорий как бытие и становление.
В нашей повседневной жизни, психологическом опыте, культурных языках сегодня доминируют скорее категории времени, обречённого на необратимость. Последняя выступает источником порядка на всех уровнях и механизмом, создающим этот порядок из самого хаоса. Мы живём в мире, где градус отношений между прошлым и будущим изрядно завышен. В мире, где лишь необратимые процессы, якобы, ведут к равновесию в теоретически обозримом и не менее светлом будущем. Вдругорядь, альтернативные философские изыскания вопиют, что основное свойство детального равновесия является не чем иным, как процессом обратимости.
Такое противопоставление – известная манна для непримиримой дискуссии. Но именно оно должно соблюдать тайный паритет, передаваемый неслучайной буквой закона о симметрии.
Поэтическое же мышление, являясь эмоциональной доминантой преображения пространства, времени и событий, в них происходящих, соотносится с отсчётом Времён, идущих на встречных курсах. При этом бытие и становление присутствуют здесь не как противоположности, противоречащие друг другу, а как два соотносимых аспекта реальности.
Речь идёт именно об отказе от линейного осознания времени, предполагающего понятия минувшего и грядущего, и от основанного на нём линейного прочтения истории как необратимо развёрнутой из прошлого через настоящее в будущее. Культура постмодерна мыслит любую идеологию в качестве «ложного сознания», современность тем самым «переписывает время», разворачивая линейный вектор истории и ломая его (Л. Рубинштейн).
Перефразируя Лиотара, временная суть поэтического акта отнюдь не торимая из прошлого в будущее дорога, но спрессованая в актуальную сиюмоментность система временных отношений и неувязок. Именно рассказывание в настоящем разворачивает каждый раз призрачную хронометрию, простирающуюся между «я слышал» и «вы услышите» или «я тебя всегда буду любить» и «а я тебя уже всегда люблю».
Таким образом, поэтическое мышление прежде всего фиксирует способ мышления, основанный на предварении принципиальной недосказанности и метафоричности. В содержательном плане оно предполагает радикальный отказ от жесткого рационализма, не только допускающий, но и предполагающий внерациональные мыслительные кунштюки. В формальном плане – опору на такое построение вербального обращения мысли, которое предполагало бы наличие свободного пространства движения мышления как условия возможности внерационального схватывания того, что в рациональном усилии уловлено быть не может. Генетически всё это восходит к идее «трагического познания» Ницше и в итоге обретает статус надвременного принципа познания и творчества. Иначе говоря, пребывает на острие «упразднения логики, этого танца бессильных в творении» (Т. Тцара).
У каждого часа свой свет, сотворяющий мир заново и всегда по-своему. Поэтому мир, где вообще-то слишком многое неизменно, оказывается неизмеримо богаче. А время требует присмотра, ибо обладает известным свойством сворачиваться, как молоко.
Подобные мысли скорее не в ладу с привычками, которыми наделяет нас регрессивно-непослушная эпоха и едва ли не пенитенциарный повседнев языка, чьи узники (певцы посконности) его же и охраняют.
На острие смысла поэтической антропологии
Обезьяны, коль захотят , могут говорить,
но они предпочитают хранить молчание,
чтобы их не заставили трудиться, а то и не соблазнили к письму.
Р. Декарт
Пиитические соблазны не знают предела. Поэзия, как «Спящая Венера» Джорджоне, обольщая, полагает себя судьбой другого. Она грешит обмолвками сущего и неслучайными оговорками предстоящего.
Поэзия инакова по отношению к языку, плоть которого одушевляет со времён, очнувшихся в потоке узнаваний, тех ещё первых людей. Будучи семенем, а по Бродскому и способом существования языка, она распускает и вновь собирает его ткань, как Пенелопа саван для свёкра, во имя верности нищете и щедрости собственного удела.
В героическом отречении от всего героического поэзия не говорит о предметах и явлениях мира. Она являет порядок, благодаря которому предметы и явления есть, то, что они есть. Слова обретают глубину и укореняются в реальности в той мере, в которой они были отлучены от подлинных обстоятельств. Воображение одного становится представлениями многих.
Вопрос в том, какое будущее будет предвосхищено и предвоссоздано таким образом, и каким – таким образом – будем созданы мы сами.
Современный тварно-товарный мир перезрелых авангардных конвульсий, где китч пытается породниться с катарсисом за счёт всё возрастающей клиентуры непосвящённых, выступает инструментом тотального морального и физического принуждения. Успех заговора пошлости и невежества в банальном нейтралитете тех, кто должен быть против всепроникающих мыслительных (и – не только ) стратегий. Здесь поэзия, не нуждаясь ни в суверенизации, ни в сюзеренитете, выступает как средство демонтажа логовладельческой системы коллективизации совести.
Осознание факта, что творчество сегодня зачастую протекает не в литературном пространстве , а в неком промежутке его производства-потребления, не ново. Изящную словестность «играет» лицензор-публикатор, воинственный, как самурай средней руки, и осторожный, как заяц из притчи, душу которого Будда отрядил на Луну. Не дремлют и энциклопически безнадёжные старатели списочных учётов паралитературных имён, явлений и околичностей.
Кто-то ищет возможности для сопротивления, кто-то цинично пасует. Ясно одно, что вместо «акта творения» речь идёт о массовом тиражировании его видимости, об умелых и не очень макетах и проектах-манекенах, в лучшем случае благонадёжных повторениях пройденного, а общую стратегию определяет околоиздательское исполнительное лобби. Казалось бы, всё это вполне естественно для шоу-бизнеса и его ответвлений, только причем здесь высокая словестность, чье место на пьедестале достижений человеческого духа не может подвергаться сомнению.
Однако не всё так просто. Как писал в середине прошлого века блистательный А. Шёнберг: «публика враг музыки номер один», но поскольку исполнитель служит не музыке (хотя и делает вид, что – ей), то уже он становится тем самым врагом.
Симмулятивность нынешнего состояния культуры заключена в том, что за жидким исключением печатаются не стихи, а представления публики о них. Разумеется по усмотрению лиц за то и ответственных. Суть литературного явления подменяет его показательно-выставочный фантом – многоликоголик.
Подобные наблюдения можно свести к формуле – настолько архаичной, что она подойдёт и к временам оным, и – настолько бесхитростной, что само слово формула покажется злонамеренной клеветой и карикатурой.
И всё же. Реалии здесь сложны, как подчинённые предложения воли. А история дебатов отрывочна и незамысловата. Одна из их составляющих легенд как раз о том, что на до боли объятное пространство читательского спроса приходятся необъятные толпы избегающих людей и друг друга версификаторов, поражённых аутизмом.
То, что критика заигрывает с такой идеей и вероятно, и правдоподобно. То, что её достаточно для объяснения едва ли не навязчивого привкуса послестишия, на мой взгляд – смешно.
Любая непроговорённость предпочтительнее той, что породила эпический диалог с защитниками поэзии от поэзии, которых, скандирование лозунга: «поэтом можешь ты не быть, но аутистом быть обязан», освобождает от «всех тяжких».
Поэт не рождается аутистом, а становится им поневоле. Повторю вслед за гениальным своим знакомцем Б. Шапиро: «Потеря возвышенного сродни трупному запаху – пахнущий не знает, что он мёртв. Аутизм поневоле – роль навязанная нам с середины 60-х мертвеющим обществом, уже неспособным на откровенное людоедство, но способным навязать видимость небытия откровенно живому. Стихи новой поэтики – новых поэтик – по-прежнему не проходят через редакционные фильтры».
Такое поведение общества И. Бродский назвал антропологическим преступлением.
Сегодняшние предметы, как и приметы, истины и лжи похожи, если неотличимы. Особенно на вкус, цвет, а ещё и под гипнотическим воздействием кошелька.
Однако человек не модель, чтобы оставаться в позе, которой его научил ваятель. Композитор пишет не ноты, а музыку. Художник – картину, а не то, что она изображает. Поэт пишет репутацию языка, высвобождая его из банальной повествовательности и прямого высказывания. Теснота творческого «безграничья» адекватна плотности «населения» точки. Той самой, что сродни точке отсчёта в поэтически безупречной теории «Большого Взрыва».
Французы (Делёз, Барт, Деррида) провели замечательную санитарно-карательную акцию, после которой очень многие вещи стали невозможны. Огромные пласты высказываний аннигилировали в ничто. И когда наступает осознание этой невозможности, наступает новый этап. В этом смысле стоит упомянуть новеллу Кафки «Отчёт для академии» – там, где у обезьяны не было другого выхода, как стать человеком. И сейчас (по точному замечанию В. Молчанова ) «у человека, нет иного выхода, как превратиться в новый антропологический тип». Иначе…
Сталкиваясь с враждебностью нерушимых обстоятельств повседнева, человек воспроизводит либо отчаяние быть кем он втайне есть, либо обретается как обыватель в наилучшем же для него варианте дегустатора, потребителя и воспроизводителя чужого, но комфортного во всех отношениях смысла посконного существования.
Похоже, tertium non datur. Ибо жизнь – по определению Пруста – «усилие во времени», без которого мы не можем достаточно «воспылать», чтобы знать каково наше действительное положение и увидеть то, что мы есть на самом деле.
С этой небезобидной точки зрения поэзия – бесконечное усилие времени в человеке. Даже в той его захватывающей ипостаси, которая выходит за рамки собственно человеческой (на)личности, а сама жизнь – наука обитать в пределах действующего и иных миров, наделённых человеческим участием преображения и ухода, где человек обитающий остаётся элементарной (неделимой, даже в случае психического недуга) частицей глобального симбиоза и одной из единиц измерения в системе мер и весов всеобщей неопределённости.
Поэзия присутствует в Мире, сотворённом Словом, изначально , как и Священные Тексты существовали до возникновения языков, посредством которых они записаны. Будет существовать и в других языках, когда язык – первичный носитель умрёт. Поэт лишь извлекает её и являет на свет.
Coda из М. Хайдегерра
Но то, что пребывает, устанавливают поэты.
И. Гёльдерлин
Именно эта мысль проливает свет на вопрос о сущности поэзии. Поэзия есть установление посредством слова и в слове.
Что устанавливается таким образом? Пребывающее. Но разве может быть установлено Пребывающее? Не есть ли оно всегда уже наличное? Нет! Именно Пребывающее, наперекор увлечению нужно привести к Стоянию; простое должно быть вырвано из путаницы, мера – поставлена во главу безмерного. Должно открыться то, что несёт Сущее в целом и полностью над ним господствует. Бытие должно стать открытым, чтобы явилось Сущее. Но именно это Пребывающее есть текущее. «Настолько быстро / Преходяще – всё небесное; но не напрасно». Пребывание же последнего вверено «заботе и служению сочиняющего». Поэт именует богов и именует вещи в том, что они суть. Это именование состоит не в том, чтобы снабдить именем то, что и до того известно, но тем, что поэт произносит существенное слово, благодаря этому называнию Сущее впервые возводится к тому, что оно есть. Так оно становится известным как Сущее. Поэзия есть установление бытия посредством слова. То, что пребывает поэтому никогда не создается из преходящего. Простое никогда не позволяет выхватить себя непосредственно из запутанного. Мера не находится в безмерном. Мы никогда не найдём основу в бездне. Бытие никогда не есть Сущее. Но так как бытие и сущность вещей никогда не могут быть вычислены и выведены из Наличного, они должны быть свободно сотворяемы, полагаемы и даримы. Такое свободное дарение и есть установление.
Но поскольку боги именуются изначально, и сущность вещей находит выражение в слове, отчего вещи впервые высвечиваются, тем, что происходит, бытие человека приводится в прочную связь и обретает основу. Сказ поэта есть установление не только в смысле свободного дарения, но равным образом и в смысле прочного обосновывания человеческого Вот-бытия на его основе. Когда мы постигаем эту сущность поэзии, состоящую в том, что она есть установление бытия посредством слова, мы можем предчувствовать нечто истинное в слове, сказанном Поэтом".
P.S. Тексты в книге авторов «45-й параллели» представляют нетривиальную попытку донести ещё не сломленное варварами нового тысячелетия Слово поэтической культуры, прошедшее через Сеть. Слово – его Знак, Символ и Ключ.
Сеть (на то она и сеть) сурова, но справедлива, как виртуальный закон «о пособиях на разум». Каждый клик отдаётся в сердце. Будущее здесь гарантируется лишь тем энтузиазмом отрешённых от «зряшного», общественным (не побоюсь) интересом, а также нитями обратной и непорочной связи с читательской (рес)публикой, каковая и складывается вокруг «45-й».
«Параллель» делают пристрастно-бескорыстные люди, далёкие от процветания идеологически шкурных и тем более клановых интересов. «Параллель» не пересекается с другими, соблюдая баланс традиционного и новаторского, молодого и зрелого, историчности (не задним числом) и современности, а с тем – и органичный строй географически-метафизического феномена авторов.
P.P.S. Недостатки, как и достоинства любой книги суть лишь отражение предрассудков читателя, поэтому давайте бережно отнесёмся к предрассудкам, которых и авторам таскать не перетаскать.
Вот так – ни много ни мало. Но точно. Так же точно, как если бы вы воспарили желанием оказаться непременно посередине между Северным Полюсом и Экватором. Мой вам совет: поезжайте в Град Креста и пройдитесь по улице «45-я параллель». Не промахнётесь. Возможны (виртуальные) варианты.
Март 2010
Москва
Иллюстрации:
обложка книги «45-я параллель. Антология»;
главный редактор альманаха Сергей Сутулов-Катеринич
и член редколлегии, автор обложки Татьяна Литвинова;
автор предисловия Юрий Перфильев.