Стихи разных лет
Лета
Серебряная Лета,
Забвения река!
С иного края света
Бежишь издалека.
Вбираешь пыльны томы,
И годы, и простор,
Державинские громы
И пушкинский задор.
Вода прозрачна летья,
Студён летейский хлад,
Двадцатого столетья
В тебе остынет ад.
Сквозь нас событий сила
Продёргивает нить,
Чтоб всё, что есть и было,
Запомнить и забыть.
Исчезнем без остатка,
Погрузимся в твои
Придонного осадка
Замёрзшие слои.
И новых дней геолог,
Познав добро и зло,
Твоих слоёв осколок
Уложит под стекло.
(2002)
Стансы к Януарию
У Лукоморья, где виварий,
Не раз мы пили, Януарий,
И пели мы из разных арий,
Орали мы что было сил:
Там чахнет царь Кощей над златом,
Там брат идёт на битву с братом,
Там служит людям мирный атом,
И я там был, мёд-пиво пил.
Ах, Януарий, наши клетки
Откроют те, кого мы предки,
Обломят, как сухие ветки,
Наш стыд и страх, инстинкт и грех;
Что им, родившимся в ретортах,
С ракетками на белых кортах,
С прозрачной жидкостью в аортах?
Наш мир для них – пустой орех.
И, звёздной россыпью влекомы,
Они уйдут в иные домы,
Такие выстроят хоромы,
Что ни пером, ни топором.
Кому они предъявят сметы?
Какие выставят Заветы,
Когда к брегам вселенской Леты
Харон причалит свой паром?
Да, Януарий, наши годы,
Статьи, и оперы, и оды,
Наш скверный век, дитя свободы,
Смущенье дум, смятенье встреч –
Пройдут дорогой к изобилью,
Сверкнут, смешавшись с звёздной пылью,
Так и не сделав сказку былью,
Да и не сбросив бремя с плеч.
(1998)
Начало
Н. С. Гумилёву
Над болотом лет настелем снова
Досок смысла временную гать.
Говорят, вначале было слово.
Что за слово – нам не угадать.
В языках каких оно звучало,
Книг каких украсило листы,
Утерявши признаки начала,
Обретя привычные черты?
Где-то, где в пустыне перестала
Разливаться древняя река,
Залежи мельчайшего кристалла
Пестуют истоки языка.
Поезд жизни нас проносит мимо
Той глухой, неведомой страны,
Где слова, горящие незримо,
В каменных слоях погребены.
(2001)
Восемь минут
Звезда безумная, святая,
встающая в рассветной мгле,
своим сиянием питая
всё дышащее на Земле!
Едва твои огни сверкнут,
твои лучи ударят оземь,
но это занимает восемь
твоих божественных минут.
Свет, приходящий к нам извне,
рождается в твоём огне,
где выгорает звёздный прах;
летя навстречу океану,
пронзает хрупкий небосвод
и безвозмездно раздаёт
свою магическую прану,
которая в иных мирах
была бы нам не по карману.
Но расточительный и праздный,
самой звезде не нужный свет
готов источник жизни разной,
всего, что будет, есть и было,
питать на миллионы лет,
пока слепящее светило
сжигает раскалённый газ
и знать не ведает о нас.
(2008)
Река
Всё, что ни есть на белом свете –
огонь на солнце, лёд в комете,
пещер невидимая тьма –
всё к нашей жизни равнодушно,
в то время как она сама
собой, меандрами реки
извилистой, течёт послушно,
и каждый день её изучен
у этих гипсовых излучин,
где все события легки.
И целый мир собрался здесь
в единый фокус, в эту взвесь
ещё не меркнущего сна,
топографического пира,
и версия иного мира
уже не так удалена.
Сквозь эту ткань иной пловец,
и солнц, и истины ловец,
возьмёт остатки наших снов
в свою ладью, как горсть жемчужин,
там каждый вдох и выдох нов,
и каждый всплеск и отблеск нужен;
там счёт идёт на доли шага,
там крепче ньютонова тяга,
а берега моей реки
непредставимо далеки.
(2010)
Теория
1.
Рассматривая звёздный свет,
Астеев с Ганским, в двадцать пятом,
увидели, что каждый атом,
оставив за собою след,
скользит по жёлобу времён;
а чтоб чему-нибудь случиться,
должна существовать частица
пространства-времени – хронон.
Сквозь чёрных дыр иллюзионы
в наш мир невидимо-слепой
текут бессмертные хрононы
неисчислимою толпой.
И возникает в мире сонном,
переливаясь и двоясь,
в союзе атома с хрононом
причинно-следственная связь.
Весь ход событий и мгновений,
поля, и солнца, и лучи –
суть плод подобных столкновений
и к царству истины ключи.
И со времён Большого Взрыва,
вчера, сегодня и всегда
листы и описи архива
хранит межзвёздная среда.
2.
И вот уже в пятидесятых,
на даче Ганского, зимой,
был найден смысл частиц крылатых
и путь материи самой.
Внутри очерченного круга
он отыскал заветный клад,
и в честь расстрелянного друга
назвал свой краткий постулат.
Они дошли до самой кромки,
пройдя и вечность, и ГУЛАГ;
их папок ветхие тесёмки
едва удержат груз бумаг.
Но этот текст не для поэм
и не для нашего рассказа:
он крепче спирта и алмаза,
страшнее водородных схем.
В нём есть расчёты дня и часа,
когда критическая масса,
вздохнув, потянет за собой
аламогордовский пробой,
и будет квантовою пеной
до основанья сметена
освобождённою Вселенной
миров Берлинская Стена!
А мы – над новыми волнами
взойдём холодными огнями,
и жизнь, и память потеряв…
А может, Ганский был неправ?
(2006)
Линней
И человек, и лемминг, и трава
имеют имя, милостью Линнея, –
блестящие, латинские слова.
Эпитеты нанизывать умея
на связки грамматических корней,
со списками в руках бродил Линней
по чистым огородам и садам
холодным летом в королевстве шведов,
все травы называя, как Адам.
Безмолвие полуночных пустынь
Лапландии объездив и изведав,
Линней не забывал свою латынь.
Работал он в пределах тех же линий,
что завещали нам Платон и Плиний.
Прилежную природу естества
он понимал, и общий знаменатель
он отыскал для трав, зверей и птиц:
их имя (форму, суть). Когда б Создатель
нас мастерил без видимых границ,
одним мазком, не уточнив детали
(цвет глаз, размер, кому годимся в корм),
мы все бы, не имея точных форм,
переливались и перетекали
из маски в маску. Жизнь была б легка.
Но мир отлит в ином материале,
и постоянна форма у цветка,
какие пчёлы бы ни посещали
его тычинки. Личность, суть, идея –
их помнят и лопух, и орхидея.
(1999)
В музеях будущего
Соединяет времена и страны
Заросшая, невидная тропа.
Нам не произойти от обезьяны
Опять – она уже глупа.
Впечатав шаг толпы в цементе плаца,
Мы пробежим по огненной земле,
Но будем вечно отражаться
В слепом, небьющемся стекле.
В музеях будущего – видите ли вы
Наш судорожный вдох в часы прилива,
Да шапку царскую, напяленную криво,
Да дерзких рифм неспрятанные швы?
(2001)
Глаголы
Как на звуках замешать
всё, чем хочется дышать?
Как собрать глаголы в срок,
как связать охапки строк?
Как, не путаясь, пройти
по заросшему пути?
Где искать следы огня,
опалившего меня?
Как в словах запечатлеть
то, что будет греть и тлеть?
Хоть на четверть, хоть на треть –
как суметь не умереть?
(2006)
Наследство
Наследство вымерших времён
на серебре спокойно спит;
их проявил гидрохинон,
их закрепил гипосульфит.
Сочится тускло красный свет,
и Стикса тёмная вода
на дне пластмассовых кювет
вбирает лица и года.
Потомку будет невдомёк,
что мы записывали сны
на влажном серебре, поток
обычной световой волны
в стеклянной линзе преломив.
Он будет думать: это – миф.
(2008)
Тайна
Тайну вечного секрета
Наконец узнали мы:
Там, где есть источник света,
Должен быть источник тьмы.
Скорлупой орехов грецких
Стены мира стали вмиг
За пределом наших детских,
На страницах взрослых книг.
Кто и тьмой, и светом правит?
Кто орехи дверью давит?
Без картинок наши дни:
Разговоры в них одни.
Наши знания случайны:
Как поймёшь, где тьма, где свет?
Может, в мире нету тайны?
Может, в этом весь секрет?
(2001)
© Виктор Фет, 1998–2021.
© 45-я параллель, 2021.